лезут в его карманы, потом снова дерутся, орут друг на друга и снова целуются!! При этом он не собирается ее от себя отстегивать!
– Нормальное развитие отношений, – вздохнула Татьяна. Она тоже сидела на корточках и наблюдала за действиями под акацией.
– Какое, к черту, развитие?! Каких отношений?! Он мент, а нам в десять вечера нужно везти изумруды бандитам! О чем она думает?!
– Видишь, она руку почти все время в кармане держит? Мне кажется, изумруды уже у нее. Она просто хочет усыпить бдительность лейтенанта.
– Ой, смотри, они куда-то пошли... Давай за ними, быстрей!
Пригибаясь, чтобы их не было видно из-за кустарника, Афанасьева и Татьяна побежали за Карантаевым и Сычевой.
– Он к машине ее ведет, – прошептала Таня. – Черт, в отделение повезет, что ли?!
– Смотри, смотри, багажник открыл, – подключилась к комментариям Татьяна. – Фу, ну и бардак у него там! Тряпье, канистры, железки и ой, мама, что это в большом прозрачном мешке?
– На презервативы похоже. Слушай, он, похоже, маньяк! Оборотень в погонах! Он сразу мне подозрительным показался! Разве честные опера яичницу у потерпевших едят? Как бы нам не пришлось еще и Сычеву спасать! Господи, что это он делает?!
– Напильником пилит наручник. Кажется, Сычева его совсем не боится. Она ржет!!
– На ее месте я бы не веселилась! – Афанасьева вдруг громко чихнула. – Простудилась я вчера под дождем все-таки! Слушай, а может быть, он не маньяк, а просто ключ от наручников потерял?
– Тогда зачем ему целый мешок предметов сильно похожих на презервативы?!
– Думаю, это конфискат. Я где-то слышала, что у ментов это принято – пользоваться конфискованными вещами. Они пьют конфискованную водку, едят конфискованную колбасу, носят конфискованную одежду, а в кабинетах у них висят конфискованные ковры.
– Ага, и пользуются конфискованными презервативами. Смотри, он отбросил напильник!
– И взял отвертку.
– Нет, ножик. Ковыряется им в замке. Ура, открыл!
– Черт, они снова целуются.
– Он садит ее в машину!
– Я бы сказала, она садится сама, причем с превеликим удовольствием. Кажется, ей понравилось количество конфиската...
– Не болтай глупостей! Скорее лови такси! Предлагай любые деньги за то, чтобы проследить за этой вишневой «восьмеркой»!
По-прежнему пригибаясь, они наперегонки понеслись к близлежащей дороге.
– Ты действительно не против посидеть где-нибудь в кафе?
– В ресторане. Ты хочешь поговорить со мной? На чертово колесо я не пойду, в отделение – тоже, так почему бы не в ресторан? – Сычева потерла запястье. Она еще чувствовала на нем холод наручника, а на губах остался специфический вкус лейтенантских губ.
– Э... я... видишь ли... может быть, лучше в кафе? Тут недалеко есть отличное кафе-мороженое.
Карантаев лихо развернулся в неположенном месте через двойную сплошную полосу. В зеркало заднего вида он видел, как его маневр повторил старенький «Жигуль» с неоригинальной надписью на грязном борту «Помой меня, я чешуся!»
– Мороженое! – фыркнула Сычева. – Я есть хочу. А ты предлагаешь посетить место, где тусуются прогульщики-школьники. В ресторан! Или высаживай меня здесь.
– Видишь ли... – уши у Карантаева вдруг порозовели. Он прижался к обочине и поехал со скоростью переполненного троллейбуса. Как ни странно, чумазый «Жигуль», якобы страдающий от чесотки, сделал то же самое. – Видите ли, свидетельница, моя зарплата... – Карантаев опять замялся и энергично почесал затылок.
– Что твоя зарплата? – удивилась Сычева.
– Ее выдадут только через три дня, – почти шепотом быстро проговорил лейтенант. – А сейчас у меня денег только на кафе-мороженое, где тусуются прогульщики-школьники.
Сычева захохотала, с удовольствием наблюдая, как уши Карантаева из розовых становятся темно- бордовыми.
– Рули в «Табун»! Отличный кабак, а деньги у меня есть! – Она похлопала себя по карману.
– Да никогда в жизни... – начал возмущенно Карантаев, но Сычева перебила его:
– Отдашь потом. Через три дня.
Лейтенант на нее покосился, повеселел, подналег на газ и засвистел что-то веселенькое. Уши его постепенно утратили интенсивность окраски.
«Табун» оказался местом с претензией.
Стены ресторана украшали панно, изображавшие мчащиеся табуны мустангов. У диких коней развивались хвосты и гривы, а морды озаряла необузданная жажда свободы.
Несмотря на белый день, за столиками сидело много народа, причем всем было хорошо «за тридцать», и на всех были байкерские прикиды – кожаные штаны, куртки и банданы на голове. В динамиках надрывался тяжелый рок.
– Э-э, да тут клуб по интересам! – присвистнул Карантаев, галантно отодвигая стул и давая Сычевой усесться.
– Лучше всего здесь готовят седло ягненка под молочно-брусничным соусом, – поделилась «секретом» с лейтенантом Сычева.
– Ты завсегдатай? – Карантаев сел напротив и огляделся.
Подбежал официант – тоже в байкерском прикиде, и сунул им в руки меню в кожаной черной обложке.
– Давненько к нам не заглядывали, – с улыбкой сказал он Сычевой.
– Повзрослела, остепенилась, продала мотоцикл, – вздохнула Сычева и, даже не заглянув в меню, отложила его на край стола. – Мне, Марат, как всегда, и товарищу моему то же самое, только без «Маргариты», он за рулем.
Официант кивнул и, лавируя между столиками, скрылся на кухне.
– Жаль, что ты проходишь по делу. Я хотел бы иметь с тобой неформальные отношения, – сказал Карантаев, рассматривая свой сбитый на костяшках кулак.
– Судя по большому количеству спецсредств, которые ты при себе имеешь, ты со многими, кто проходит по делу, хотел бы иметь неформальные отношения, – усмехнулась Сычева, наливая себе минералку, в качестве бесплатного бонуса стоявшую на столе.
– Ты имеешь в виду мешок презервативов? – уши Карантаева опять стали наливаться розовым цветом. Он спрятал сбитый кулак под стол и в упор уставился на Сычеву. – Так я это... вчера подпольный цех накрыл. Индусы презервативы левые, несертифицированные по коробочкам паковали и по аптекам рассовывали. Наши парни весь товар конфисковали, а этот мешок нерасфасованных резиновых изделий я потом уже в подсобке нашел, вот в багажник и запихнул.
– Я имела в виду наручники.
– А-а, так они всегда при мне! Мало ли что. Работа такая. – Карантаев тоже налил себе минералки и мелкими глотками начал пить ее, запрокинув голову. Кадык ходил на его горле как поршень, а сбитая рука чуть заметно дрожала. Сычева снова припомнила вкус лейтенантских соленых губ. Этот вкус ей самым бессовестным образом нравился, и она самым бессовестным образом не побоялась себе в этом признаться.
Официант принес заказ.
Карантаев набросился на еду так, будто голодал минимум последние года три. Пренебрегая ножом, он вгрызся в кусок мяса с остервенением неандертальца.
