вдруг голосом лейтенанта Ласточкина доброжелательно сказала: «Уж не попадайтесь вы больше лихим злодеям!» От ужаса Афанасьев проснулся.
Сердце бешено колотилось, на лбу выступила испарина. За окном было темно, только свет проспекта освещал комнату – очевидно был или поздний вечер или уже ночь. Афанасьев вдруг подумал, что за все время своего пребывания дома он не только ни разу не покурил, но и даже не вспомнил о трубке. На трясущихся ногах он пошел к выключателю.
И тут зазвонил телефон. Он зазвонил пронзительной резкой трелью, от которой вмиг подкосились колени, а сердце ткнулось одиночным ударом в горло так, что перехватило дыхание. Как оказалось, нет ничего на свете страшнее, чем трезвонящий телефон.
«Ваша линия отключена за неуплату».
Включив свет, Афанасьев бочком, прижимаясь к стенке, подкрался к аппарату и уставился на него. Может, это галлюцинация на нервной почве?
– Алло, – сорвавшимся на писк голосом, ответил он.
В трубке молчали.
– Слушаю! – заорал Афанасьев, словно криком старясь заставить капитулировать свой страх.
– Ага, появился, – сказал на том конце голос, показавшийся ему смутно знакомым. – Объявился, паук! Ну-ну. Тебе придется все же подъехать к нам. Твоя жена и обе любовницы находятся здесь, правда, девчонки?! – послышался звук удара и визг. «Ублюдок!» – закричал голос Сычевой.
– Правда, – прошелестел в трубке голос жены.
– Если ты не приедешь, – продолжил голос, – мы пришлем тебе три гроба с твоими девчонками. И четвертый ящик пришлем – для тебя. Так что лучше спускайся вниз, кабриолет ждет тебя у подъезда и домчит куда надо. – Отвратительный хохот прервали гудки.
Глеб положил трубку, но не на рычаг, а рядом, чтобы слышать эти гудки, чтобы понимать неотвратимость происходящего и величие своего последующего поступка.
Он прошел в комнату, одел чистую белоснежную рубашку, новый костюм, повязал яркий галстук и опрыскал лицо одеколоном.
Теперь можно идти умирать. Нет, не умирать, а приносить себя в жертву. Уж этот-то поступок ему точно зачтется. Он отодвинул от двери шкаф и помахал рукой дремавшему на ковре кролику.
– Пока, – сказал он Арсену. – Если я не вернусь, о тебе позаботится добрая женщина по имени Таня.
«Я так и не успел покурить трубку», – тоскливо подумал он, закрывая дверь.
Михаил Гаврилович ел бутерброд с колбасой.
Колбаса была мягкая, ливерная, но жевать все равно было трудно, потому что зубов у Михаила Гавриловича было всего четыре: один впереди, один сбоку, один сзади, и один... воображаемый.
Кто о чем мечтает в пятьдесят с лишним лет, а Михаил Гаврилович мечтал о зубах. И если уж не о тридцати двух, так хотя бы об одном дополнительном. И чтобы зуб этот был крепкий, молодой и здоровый. Вот только куда пристроить этот зуб Михаил Гаврилович не знал, поэтому воображал его то клыком, то резцом, то коренным.
Зубы, как впрочем и остальное здоровье, Михаил Гаврилович потерял в Чернобыле. Он был тем, кого принято называть бездушным, чиновьичьим словом «ликвидатор». Никого из его друзей-ликвидаторов уже не было в живых, а Михаил Гаврилович все «коптил небо», как называл он свое существование.
Пенсия была маленькая, льготы символическими, детей у него не случилось – жена ушла сразу, как только появились первые признаки «ликвидаторских» недугов, – а жил Михаил Гаврилович тем, что «бомбил» на своем старом «Жигуленке». Работа эта денег приносила немного, но давала ощущение нужности и возможность вдоволь общаться с людьми. В общем, жизнь сложилась гораздо удачнее, чем у тех «ликвидаторов», которые уже лежали на кладбище, и только практически полное отсутствие зубов мешало в полной мере наслаждаться этой удачей. Вставные челюсти Михаил Гаврилович терпеть не мог, он мечтал о металлокерамике (есть такие технологии, когда зубы вживляют в челюсть на титановых штырях), но денег на такое удовольствие у него не хватало.
Сегодня день выдался очень удачным. Где-то ближе к обеду его тормознули две заполошные девушки, сунули в руки четыреста долларов и попросили следовать за вишневой «восьмеркой».
Четыреста долларов!!! За эти деньги можно... впрочем, ни черта на эти деньги не «можно», – зубы не вставить, разве что не отказывать себе в хорошей еде пару недель.
Следить за «восьмеркой» не составило никакого труда. Девицы на заднем сиденье нервничали, шептали, ерзали и привычный разговор о погоде и ценах на бензин не поддержали. Михаил Гаврилович сообразил, что они преследуют неверного мужа одной из них, и больше беседы не начинал. У женщин всегда так: нет потенции у мужика – плохо, есть – еще хуже.
«Зубило», которое преследовал Михаил Гаврилович, извергало черные клубы дыма, поэтому потерять его из вида было очень сложно.
«Восьмерка» припарковалась у какого-то ресторана и девицы слезно стали его умолять подождать. И сунули еще сто долларов. А сами, замерев на заднем сиденье, принялись следить за выходом из ресторана. Спустя сорок минут из заведения выбежала красивая черноволосая девушка и, оглядываясь по сторонам, бросилась через дорогу. Послышался визг тормозов, звуки автомобильных гудков, но девица бежала, не обращая внимания на водительские истерики. Одну руку она держала в кармане джинсовой куртки, а другой придерживала длинные волосы, которые ветер то и дело швырял ей в глаза.
Девицы на заднем сиденье заволновались. Та, что постарше – блондинка, – вдруг выскочила из машины и, замахав руками, закричала брюнетке:
– Сюда!!!
Значит, они следили не за неверным мужем. Черт их поймешь, этих женщин.
– Сюда, Танюха! Беги ко мне!
Брюнетка подбежала к «Жигуленку» и ввалилась в салон со словами: «Фу-у, теперь он отсюда до завтрашнего утра не выберется!» Следом за ней села блондинка романтичной наружности.
Михаилу Гавриловичу нравились такие женщины – с мягкой, неброской и как будто бы светлой красотой. Но то, какие женщины ему нравились, с его букетом заболеваний не имело никакого значения.
– У тебя?! Они у тебя?! – взволнованно спросила блондинка.
– А как же! – брюнетка похлопала себя по карману. – Стала бы я просто так тут бегать и в ресторанах обедать! Все нормально, девки! Товар у меня, а Карантаев в надежных руках Марата.
Михаилу Гавриловичу очень не нравились такие женщины, как эта брюнетка – яркие, дерзкие и самоуверенные. Впрочем, то, какие ему женщины не нравились, тоже не имело значения...
– Едем! Быстрее! – приказала третья девушка – высокая, совсем молодая, с бледным, усталым лицом. Она назвала адрес известного супермаркета.
Всю дорогу пассажирки о чем-то шептались. В зеркало заднего вида Михаил Гаврилович видел, как они склонились друг к другу, хихикали, и то и дело хлопали друг друга по коленкам, будто только что провернули удачную сделку.
– Давай их сюда, – услышал он обрывки разговора. – Такие вещи нельзя в карманах таскать! Я сейчас их вот сюда упакую и в сумку спрячу!
– Ага, я тебе уже их один раз доверила, и что получилось?! Давай, пакуй, но не в свою сумку а мне за пазуху, тут внутренний карман есть!!
– Девчонки, а мы успеем все сделать к вечеру? Успеем?!
– Спокойно, вешалка! Нам что осталось-то? Заехать в супермаркет, купить какую-нибудь ерунду, чтобы пакет заполучить и вперед, в логово к врагу!
– Ужас, как страшно!
– Бедный Пашка!
– Интересно, когда Глеб вернется?
– Ой, девочки, не знаю, как у вас, а у меня к нему в сердце, кажется, уже пусто. Единственное, чего я ему желаю, это чтобы он был жив и здоров.
– Уж это я тебе гарантирую!
