Как-то живет без нее ее доченька? Не обижают ли ее?…
Вспоминалось, как рассталась, как встретилась с Женечкой…
Домик уютный, беленький, чистенький. Украинская глинобитная хатка, каких множество в кубанских станицах. Тетя Клава оказалась молодой еще женщиной, приветливой, крикливой, надоедливой.
— Ох ты, Толечка, мой дорогой! Ох ты, Нюрочка, моя дорогая! Ох ты, внучечка моя… Подумать только! Мне бы самой еще замуж, а я бабушка!
За домом рос садок. Вишни, абрикосы, груши. Вдоль плетня цвели мальвы. Войны здесь еще не было. Здесь были — мир, сад, абрикосы.
Толя оставил жену и дочку на попечение тетки. Не прошло недели, как Анну отвезли в больницу. Надо же было простудиться в июле! Воспаление легких. Всем было не до нее. Война приближалась семимильными шагами. Когда Анна вернулась к тетке, в станицу уже доносились раскаты орудийных выстрелов. Во время болезни у нее пропало молоко. Тетка кормила Женечку из бутылки. Козьим молоком. Тетка говорила, что козье полезней коровьего.
Но еще раньше, чем до станицы донесся грохот орудийных раскатов, пришли слухи о зверствах немцев. Евреи, коммунисты, офицеры… Все подлежали истреблению. Истреблению подлежали семьи коммунистов, их жены, дети, родители.
Тетка нервничала. Она хотела жить. Она еще собиралась замуж. Она с опасением посматривала на Анну. Все знали, что Анатолий — офицер, летчик, коммунист.
— Ты бы уехала, — сказала ей как-то ночью в темноте тетка. — Женю оставь, я ее выхожу.
Старики, подростки, девушки записывались в ополчение. Анна тоже записалась.
Батальон ополченцев увели в горы перекапывать дорогу, чтобы задержать продвижение немцев на Кавказ.
Горы, окопы, дороги. Началась и для Анны война. Грязь и кровь…
Анна вернулась в Белореченскую, демобилизованная после ранения, в начале 1944 года. Похудевшая, измученная, злая. Станица чернела в копоти.
Анна шла по улице с вещевым мешком на плече. Там консервы, сахар, галеты. Все для Женечки. Знакомой хаты не было. Дом сожгли. Сад вырубили. Тетка жила в землянке среди корявых пеньков, торчавших на месте грушевых деревьев.
Война сильно изменила Анну, однако тетка ее признала.
— Нюрочка, на кого ты стала похожа?!
Она действительно была не похожа на себя.
— Где Женя?
Спустилась в землянку. На деревянном топчане сидела девочка, копошась в каком-то тряпье.
Тот, кто видел в войну дистрофиков, представляет, что это такое! Мало сказать — кожа да кости. Кожа не походила на кожу. Серая, вот-вот готовая порваться, нетелесная какая-то оболочка, и палочки вместо рук и ног. Скелеты с полубезумными глазами, прячущимися в глубоких впадинах.
Дети были еще страшнее…
Из полутьмы девочка безразлично посмотрела на мать.
Анна упала. Вещевой мешок потянул ее к земляному полу. На что тут консервы, на что сахар…
— Женечка, доченька…
Захотелось сказать что-нибудь обидное Клавдии, она еще раз взглянула на Клавдию — и расхотелось говорить. Та сама была немногим лучше ребенка — такое же изможденное лицо, такие же диковатые глаза в темных впадинах.
Тетка подняла Анну.
— Э-эх, Нюра, если бы ты знала, каково нам досталось…
Анна понесла дочь в больницу.
— Не переживайте, если ребенок не выживет, — безжалостно сказал врач. — Вы молоды, будут новые дети…
— Я не выйду замуж, — упрямо произнесла Анна. — Лечите. Лечите, как только можете.
— Отблагодарим, — добавила тетка.
— Попытаемся без благодарности, — сказал врач. — Попытаемся.
У Анны брали кровь и вводили дочери…
Ходить Женя начала месяцев через пять.
На работу Анна устроилась в плодоводческий совхоз. Она брала с собой в сады Женю. Та бродила на неокрепших ножках между деревьев и грызла зеленые яблоки.
Тетка бегала к поездам. Торговать. Она торговала всем: вишнями, шелковицей, оладьями, яйцами. Купит на базаре курицу, сварит, суп сами съедят, а курицу обжарит и несет на станцию. Постепенно тетка начала поправляться. Помолодела, округлилась, стала поглядывать на мужчин.
— Ты бы, Нюра, попросила себе в совхозе квартиру, — посоветовала тетка. — Надо строиться, а без мужика не сладить.
Анна не находила себе места, все здесь напоминало Толю.
Анна писала на родину, писала знакомым, интересовалась, как идет в Пронске жизнь, и вдруг получила вызов — Пронское областное управление сельского хозяйства предлагало работу.
Ох, до чего ж соскучилась она по рассыпчатой пронской картошке и квашеной капусте!
— Поеду-ка я, Клава, домой, — полувопросительно сказала тетке Анна.
— Чего лучше, — тотчас согласилась тетка.
— Не знаю только, как с Женечкой быть. На что еду — сама не знаю.
— Оставь, подсоблю. Освоишься, привезу. Или сама приедешь.
Так и порешили. Осенью Анна уехала на родину, в Пронск.
Чуть потеплело, она принялась слать тетке письмо за письмом. В каждом письме просила привезти Женю. Евдокия Тихоновна усиливала ее нетерпение. «Как же это можно родное дитя на отшибе держать?!» Наконец тетка сообщила, что едет.
V
На вокзале уже был порядок, всюду подметено, прибрано, только креозотом пахло еще резче, чем в прошлом году.
Анна трижды прошла платформу из конца в конец, асфальт проминался у нее под ногами, душно было и в тени. Нетерпение все сильнее овладевало ею, и, когда вдали появился попыхивающий паровоз, она с трудом удержалась, чтобы не побежать навстречу.
Четвертый вагон…
Вот и тетка с чемоданами в обеих руках, позади какая-то женщина с Женечкой.
Ох, до чего ж она худа да бледна! Совсем заморыш. В зеленом плюшевом пальтишке. Такого у нее не было. Мала не по возрасту. Не в отца и не в мать. Спать хочет или в девочку вселилось такое равнодушие, что его уж ничем не истребить?
Тетка сразу увидела Анну.
— Ну, здравствуй, здравствуй. Доехали. Бери чемодан, одной трудно. Носильщика не надо, справимся.
Анна схватила Женечку, прижала к себе.
— Дочуня, узнаешь?
Женечка молчала, но как будто узнала мать, тоже прижалась к ней испуганно и доверчиво.
Тетка засмеялась.
— Своя кровь!
Сама тетка раздобрела, помолодела, на ней габардиновое пальто и цветастая шелковая косынка, узлом стянутая на затылке.
Теткина попутчица приветливо посмотрела на Анну и застенчиво произнесла:
— Вот и свиделись…
— Бывайте здоровеньки, — вдруг сказала ей тетка. — Ходите. Теперь мы сами уже…
Тетка ничего не сказала обидного, но точно отбросила женщину от себя, та постояла с минуту и пошла прочь.
— Что — знакомая? — спросила Анна.
