порогом.
Руби подняла смущенный взгляд на детей, надеясь, что они не слышали, как Олаф многозначительно спросил, прежде чем закрылась дверь:
— Хочешь увидеть подарок, который я припас для тебя?
Но девочки совершенно не были сконфужены. Старшая, Астрид, без всякого стыда пояснила:
— Они любят поговорить наедине после долгой разлуки.
Не было ни малейшего сомнения в том, что девушка знает, чем занимаются родители.
— Хочешь посмотреть уток на реке? — спросила самая младшая, Тира, малышка лет пяти. Руби кивнула, и ребенок очаровательно ей улыбнулся. Вложив ручонку и ладонь Руби, она потянула гостью к реке. Сердце Руби замерло. Она всегда мечтала о дочке, которую могла бы баловать, покупать платья с оборками и кукол, которая плакала бы вместе с матерью на грустных фильмах и разделяла ее любовь к шитью.
Им с Джеком стоило бы родить еще одного ребенка!
Эта неожиданная мысль пронзила Руби. Они всегда хотели иметь еще детей, но когда Руби начала свой бизнес, а дела Джека пошли плохо, они все реже заговаривали об этом.
Неужели поздно? Не слишком ли она стара? И по-прежнему ли хочет Джек детей? Впрочем, думать об этом бессмысленно, ведь он ушел и не вернется. А может, она сама больше не окажется в будущем.
Головная боль вернулась с прежней силой. Руби попыталась забыть о ней и думать связно.
Они обошли дом и миновали колодец, закрытую мусорную яму и спустились к реке по травянистому склону. Любопытные сестры Тиры в длинных ярких платьях с чистыми передниками следовали за ними по пятам, совсем как утки.
Руби села на крепко сколоченную деревянную скамью, а Тира вынула из кармана передника горсть хлебных крошек.
— Хочешь покормить уток?
— О да! — кивнула Руби, и ей пришло в голову: как сущие пустяки могут сделать детей счастливыми. Что происходит с людьми, когда они становятся взрослыми? Теряют способность наслаждаться радостями жизни — прекрасным закатом, смеющимся ребенком, утками у берега реки, любовью хорошего человека?
В воде плавало множество уток. Девочки восторженно хохотали над проделками прожорливых птиц, отталкивающих друг друга в попытке дотянуться до еды. Постепенно девочки подвигались все ближе, и наконец старшая, Астрид, присев на другой край скамьи, нерешительно спросила:
— Тебя в самом деле зовут Руби?
— Да, Руби Джордан.
— Как драгоценный камень?[2]
— Да.
— Никогда не слыхала такого имени.
— В моей стране многих девушек называют в честь драгоценных камней, — объяснила Руби. — Эсмералд, Опал, Перл, Гарнет и Джейд[3]. Но меня назвали так, потому что мать…
Она не договорила, потому что в этот момент появилась Тира, громко жалуясь на утку, едва не ущипнувшую ее, когда вырвала из рук последнюю крошку.
— Знаешь, Тира, твои хлебные крошки напоминают мне об истории, которую так любили мои дети. Она о мальчике, потерявшемся в лесу и сумевшем спастись только благодаря чему ты думала? Хлебным крошкам! Хочешь послушать?
— Да! Да! Я люблю сказки почти так же, как уток! И щенков! И пирожки с клубникой!
— Тише, Тира, — упрекнула одна из сестер. По-видимому, не одна Тира любила слушать сказки. Девочки расселись на скамейке и на траве.
— Сказка называется «Гензель и Гретель», — начала Руби. — Жили-были…
Когда она досказала любимую сказку сыновей, девочки хором начали просить повторить еще раз.
— Ты долго пробудешь с нами? — спросила Тира.
— Не знаю. Король Зигтриг почему-то вбил себе в голову, что я шпионка какого-то Ивара.
— Ивара Злобного! — охнули старшие девочки и в ужасе отодвинулись от нее подальше. — Шпионка!
— Но, по правде говоря, короля больше заинтересовало то, что я прихожусь родственницей викингу Грольфу Нормандскому.
— Ты приходишься родней Грольфу? — зачарованно осведомилась Астрид. — Я как-то видела его. Высокий словно дуб и красив как все боги!
Девушка смущенно покраснела от собственной нескромности.
— Девочки, мать зовет вас. Нужно ей помочь, — окликнул Олаф. Дочери снова подбежали к нему и начали обнимать. Руби засмеялась, слыша их взволнованную болтовню, в которой повторялись имена Гензель и Гретель, Ивара, Грольфа и Руби.
Олаф, вопросительно глядя на Руби, дождался ухода дочерей и, медленно проследовав к скамейке, уселся и вытянул ноги, очевидно крайне довольный собой.
Мужчины! Все они одинаковы! Немного любви — и делай с ними, что хочешь!
Непрошеная мысль снова закралась в голову. Может, именно этого недоставало Джеку последний год?
Виновато вздохнув, Руби повернулась к Олафу.
— Значит, вот что такое — оказаться дома! Действительно так хорошо?
— Лучше, — усмехнулся он. — Кстати, совсем забыл среди всей этой суматохи приказать сторожить тебя. Но с этой минуты один из моих слуг будет постоянно следовать за тобой.
— Глупости! Это совсем ни к чему! Куда мне бежать? На пристань? Так и вижу себя пытающейся пробраться на идущий в Америку корабль. Да ее, возможно, еще вообще не открыли!
Олаф, ничего не поняв, недоуменно покачал головой.
— Опять со своими сказками! Разве Зигтриг не запретил тебе повторять их?
— Да, но я не думала, что ты станешь возражать.
— Стану. Нечего забивать головы моим детям.
Олаф уже встал, намереваясь вернуться в дом, когда внимание Руби привлек Торк, идущий по берегу в компании двух мальчиков лет восьми и десяти с удочками на плечах. Завидев Олафа, они бросились вперед, громко зовя его. И когда дети подбежали ближе, сердце Руби бешено заколотилось. Это невозможно! О Боже! Они выглядели совсем как ее сыновья в этом возрасте!
Руби вскочила и метнулась к ним:
— Эдди! Дэвид! Как вы попали сюда? Я так счастлива видеть вас!
И, прежде чем дети успели опомниться, обняла их, так что те выронили удочки. Но, почувствовав, как они пытаются вырваться, умоляюще глядя на Торка и Олафа, Руби в недоумении обернулась к Торку. Олаф коротко велел детям идти домой и умыться перед ужином. Оба немедленно послушались и побрели наверх, с любопытством оглядываясь. Во взгляде старшего светилась неприязнь, младший словно жалел о том, что не остался с Руби.
— Женщина, прекрати нести чушь! — взорвался Торк, как только мальчики скрылись из виду. — Ты на волоске от смерти! Попробуй оскорбить моих людей, и твоя жизнь кончена!
— Но, Торк, это мои… наши сыновья! — хрипло запротестовала Руби со слезами на глазах.
— Никакие они не сыновья тебе! Это сироты, живущие с семьей Олафа! Немедленно прекрати лгать, или я собственноручно вырву твой язык! — разъяренно прошипел Торк.
Руби вызывающе уставилась на него.
— Угрожай чем хочешь, но я не могу не узнать своих детей…
Глаза Торка вспыхнули синим огнем.
— Девчонка, ты еще не видела столько зим, чтобы иметь десятилетнего сына! И я не позволю тревожить мальчишек и семью Олафа подобными глупостями.
— Торк, в той, другой жизни мне тридцать восемь лет, я пыталась объяснить тебе, но…
— Клянусь головой Одина, еще слово, и я рассеку тебя пополам!
— Но ты не сможешь убедить меня, что эти мальчики не твои сыновья.
