удовольствием на труп преступника.
Как долго? Всегда? С самого начала?
Другой священник, тот, кого она обвинила в непотребных домогательствах.
Он вспомнил ее слова, ее сообщение о якобы состоявшейся беседе. Она, возможно, рассказала ему истинную правду, за исключением того, что вложила свои собственные слова в уста священника, а его слова – в свои. Она ему предлагала себя, а он отказался, и в ярости она явилась к Матту, а Матт отомстил за нее, уволив человека, который ей отказал.
Знают ли слуги? Наблюдали ли они, смеясь над ним?
Все время она уезжала: в город, Харрогейт, Боже мой, в Нортумберленд! Он всегда удивлялся ее внезапно возникшей привязанности к госпоже Сабине. Не Сабина привлекала ее в Эмблхоуп. Разрозненные обрывки воспоминаний сами собрались в его голове, образовав картину, которую нельзя выбросить. Джек Франкомб. Взгляд, улыбка через плечо, жест руки. Совместная охота. Танцы с ним в то Рождество. Было ли это началом? Тогда он смотрел на ее танцы и считал доброй.
Догадывалась ли Сабина?
А кто перед Франкомбом? Между Франкомбом и священником – кто?
Оглядываясь назад, он слышал фальшь ее голоса, лицемерие ее заверений в любви к нему и ее заботы о нем. Теперь ее прикосновения казались отвратительны. Память об их страсти и близости вызывала острую горечь в горле. Теперь он очень ясно видел, почему она регулировала их семейную жизнь. Долгое воздержание между любовными связями, а потом «неконтролируемая» страсть, заставлявшая ее прерывать их пост, когда она находила нового любовника.
Воспоминания навели его на другую мысль, такую ужасную и болезненную, что он громко вскрикнул и вскинул руки вверх, словно мог защититься от нее. Дейви схватил его и попытался сдержать. Матт обернулся, ударил его и закричал:
– Оставь меня одного! Оставь меня одного! Неужели тебе мало?
– Хозяин... Матт...
Матт оскалился, как загнанная раненая лисица.
– Оставь меня!
Дейви снова протянул к нему руки, и Матт сильно ударил его кулаком в скулу, оглушив и свалив на землю, хотя тот был больше и тяжелее Матта. Прежде чем Дейви смог снова подняться, Матт скрылся в темноте. Он бежал, не разбирая дороги, словно в панике, в сторону рощицы, где они оставили лошадей. Скрывшись за деревьями, он бросился головой вперед в заросли, прикрывая рукой глаза и продирался сквозь них, пока густой подлесок вначале не замедлил, а потом и вовсе не остановил его. Он упал на землю, изнеможенный и задыхающийся, и лежал среди переплетенных кустов, сорняков и папоротника.
Мысль, от которой он бежал, вновь догнала его и завладела им молча и жестоко, так что грудь его стеснило, и он не мог дышать среди благоухающих в ночи растений.
Дети. Дети.
Как долго? С самого начала? Еще до Джемми? Джемми и Роб, и Эдмунд. Георг, маленький Томас и малыш Чарльз. Неужели никто из них... никто из них не его ребенок?
Убийственный гнев поднялся в нем. Он увидел, как он идет домой, вытаскивает их из их кроваток, топит их безжалостно, как ненужных щенят, как помет чистокровной суки, которая спуталась с беспородным вшивым кобелем. Джемми и Роб, и все остальные. Его дети. Его сыновья. Слезы, наконец, выступили на глазах. Он лег лицом вниз, укрыв голову руками, и заплакал, как дитя.
Когда Дейви понял, что упустил Матта, он сразу же повернул назад к дому. Удивительно, но там по- прежнему было тихо. Ему хотелось знать, что она делает. Индия не подняла дом. Скрытность и любовь к темноте стали уже ее привычками. Должно быть, она плела и плела планы, сидя в центре своей паутины, как паук – в спальне, обдумывая, что сказать Матту. Вряд ли она была в отчаянии. Ее реакция – ярость. Страх и опасения наступят позже. Она не верила, что все это произошло с ней. Она все еще надеялась, что сможет вновь завоевать его. А почему бы и нет? Все девять лет брака она играла им, как марионеткой. Она будет плакать и обвинять себя, как она могла нанести такую обиду любимому мужу, который всегда был так добр с ней, которого она так сильно любит. Это было всего лишь глупой, незначащей ошибкой. Такого больше никогда не случится. Она очень сожалеет.
И Матт, скованный привычкой любить и верить ей, простит ее и примет назад. Лицо Дейви было мрачным оттого, что он должен возвращаться в дом. Он бесшумно спешил вверх по лестнице к большой спальне. Индия была там, уже в постели в ночном белье, и сидела в ожидании Матта. Она гладко расчесала волосы. На ее лице застыло выражение покорности и сожаления поверх сияющей детской невинности.
– Весьма трогательно, – произнес Дейви.
Выражение ее лица какую-то долю секунды оставалось неизменным, прежде чем смениться убийственной яростью.
– Я высеку тебя, – прошипела она, – я сдеру с тебя шкуру и сожгу заживо! Я отравлю тебя!
Состроив гримасу жалости, Дейви передразнил ее.
– О, муж, прости меня! – простонал он. – Это был момент сумасшествия! Я люблю только тебя!
– Вон! – закричала Индия. – Вон отсюда!
– Еще рано, хозяйка, еще рано. Есть небольшое дельце, которое мы должны вначале сделать.
Он шагнул к ней, и страх погасил ярость, как ветер задувает огонек свечи.
– У меня нет с тобой никаких дел, – закричала она, схватив постельную одежду для защиты. – Тебе лучше убраться, пока мой муж не вошел, иначе тебе будет хуже.
– Нет, хозяйка. Все это прошло. Вам больше не удастся дурачить мужа, потому что я знаю обо всех остальных тоже и собираюсь сделать так, чтобы и он узнал.
