положении Романа Алексеевича!
Все громко засмеялись.
– То есть – стать Таниным женихом? – спросил хохочущий Антон Петрович. – А-ха-ха! Ай да Рукавитинов! Седина в бороду и бес – в ребро! Ха-ха-ха!
Роман и Татьяна тоже смеялись.
– Да нет же… вы меня не поняли, – улыбался Рукавитинов. – Я же не в прямом смысле, а косвенно…
– Косвенно. А-ха-ха-ха! – откинулся назад Антон Петрович, хохоча так, что отдавалось в неблизком ельнике.
– Николай Иванович, какой вы молодец! – восклицала тетушка, вставая так, что стул опрокинулся, и с бокалом в руке направляясь к Рукавитинову. – Вы сказали так прелестно, так трогательно, и за это, позвольте…
Она подошла к нему и поцеловала.
– Браво, Лида! – зааплодировал, вставая, Антон Петрович.
– Браво, браво! – закричал Красновский, тоже аплодируя.
– Друзья, но дайте же ему закончить! – вступилась Красновская.
– А что заканчивать, заканчивать-то нечего… – бормотал Клюгин, средь общего шума наливая себе вина.
Несколько смутившись от тетушкиного поцелуя, Рукавитинов поднял бокал.
– Тихо, друзья! Silence, mes amis! – махнула рукой Красновская.
– Как славно, как все славно! – повторял Куницын.
– Вот они, крутояровские сюрпризы! – тряс головой Антон Петрович, простирая руки над столом. – Пою тебе, бог Гименееей!
– Антоша. Немедленно прекрати! – потянула его за рукав тетушка. – Мы все слушаем Николая Ивановича. Все!
– Silence! Je vous en prie! – требовала Красновская. Наконец, когда относительная тишина установилась, Рукавитинов сказал, поднимая бокал:
– Позвольте мне провозгласить тост за счастье молодых.
– И за ваше избавление от фобий! – резко вставил Клюгин.
Все засмеялись и потянулись бокалами к Рукавитинову. Роман подошел к Николаю Ивановичу и, глядя в его мягкие глаза, сказал:
– Я люблю вас, Николай Иванович.
Рукавитинов обнял его левой рукой и поцеловал, шепча:
– Счастья, счастья вам, голубчик… – Бокал его накренился, вино пролилось на стол.
Чокнувшись, они выпили.
– Эх, хорошо! – воскликнул Красновский, отерев губы салфеткой. – Кому невеста годится, для того и родится, Роман Алексеевич! Ну а когда же свадьбу думаете справлять?
Все посмотрели на Романа.
Роман поставил пустой бокал на угол стола, подошел к Тятьяне и взял ее за руку. Она встала и посмотрела ему в глаза.
Мгновенье они смотрели друг на друга, затем Роман произнес:
– Наша свадьба будет завтра.
Всеобщее удивление было недолгим: через секунду все с ликованием приветствовали молодых.
– Отлично, Рома! Виват! – кричал Антон Петрович. – Сыграем, сыграем свадебку, да такую, что слух о ней пройдет по всей Руси великой!
– Виват, виват! – вторил ему захмелевший Красновский. – Роман, душа моя! Все мои погреба – к твоим услугам. Для вашего с Танюшей счастья ничего не жаль! Urbi et orbi!
– Дети мои, дети мои! – возбужденно разводил руками Куницын. – Завтра, конечно завтра. А когда же! Непременно завтра!
– Завтра! Завтра! – хлопала тетушка в ладоши.
– То есть не завтра, а сегодня, – пробормотал Клюгин, глянув на небо. – Скоро светать начнет…
Все тоже посмотрели на небо. Оно уже побледнело, а на востоке, над лесом, подернулось нежно- розовой дымкой.
Роман оглянулся и понял, что короткая июльская ночь миновала, все вокруг проступило, стало различимо в бледном предрассветном воздухе: луг, ельник, дуб на опушке, дорога к дальнему лесу, колодец, сад, дом лесничего, ставший за одну ночь для Романа родным.
Теперь возле этого дома, у крыльца, повитого плющом, сидел Гаврила, склонив голову на колени; возле него слабо курились дымом два самовара.
– А и впрямь светает! – удивился Антон Петрович. – Ну и ночка! Раз – и нет!
