– Когда захочешь. Только не останавливайся.
Он не стал ждать. Руками, губами и языком он ласкал каждую частичку ее тела. Снова и снова.
– Но, Ник, – запротестовала она несколько, ко часов спустя, – ты же не всегда… я хочу сказать, что ты делаешь так, что я… но сам-то ты…
Он прервал ее поцелуем:
– Половину удовольствия я получаю, глядя на тебя. Я пережил за эти часы все виды страсти, доступные простому смертному.
– Но я хочу…
– Знаю, – прошептал он. – Один последний раз, прежде чем мы уйдем из этой комнаты, этого дворца любви, сотворенного нами.
– Покажи, что мне сделать, чтобы доставить тебе самое большое удовольствие, – умоляюще сказала она, – последний раз все должно быть для тебя.
– Для нас обоих – или ни для кого. – Он взял ее руку и положил на такое место, до которого ей и в голову не пришло бы дотрагиваться. Застонав от удовольствия, он прошептал:
– Только для нас обоих, Кэр. Для обоих.
– Я хочу принимать участие в восстании по-настоящему.
Глядя на резкий профиль Ника, очерченный светом маленькой масляной лампы, когда он шнуровал ботинки, Кэрол поняла: что бы ни случилось в этот роковой день, она навсегда запомнит Ника таким. Темные тона его рубашки и брюк, контраст между маленьким освещенным пространством и глубокими тенями – все это врезалось в ее сознание как сочетание более земного образа с возвышенным выражением его лица, смягчившегося от любовных радостей.
Удивительно – хотя она страстно хотела ласк даже теперь, когда все было позади, ей казалось бесценным все, что они делали вместе, – и болтовня, и обсуждение планов на будущее. Ей было хорошо с ним и тогда, когда они были среди его друзей. Она любила быть с ним наедине, но в эти часы проявлялась только какая-то часть ее привязанности к нему. В их отношениях было некое равновесие, и была полнота во всех областях ее теперешнего существования, которая делала их уединение только более ценным. Кэрол решила не расставаться с ним в этот важный день, если она будет ему полезна.
– Если Пен и Джо пойдут с тобой, то и я могу, – сказала она.
– Но у Пен и у Джо есть личные причины для этого. – Он застегивал ремень на своей тонкой талии. – В особенности у Пен. Она должна отомстить за сестру.
– За сестру? – повторила Кэрол. – Я не знала. А что это было?
– Она умерла от воспаления легких в тот год, когда сильно ограничили подачу топлива. От холода и голода в ту суровую зиму умерло много очень молодых и очень старых людей. – Он говорил сдержанно и бесстрастно, но это не обмануло Кэрол. Когда он рассказывал об этой потере, в его голосе чувствовалась скрытая грусть. – Ей было два года. Я не знаю, насколько хорошо Пен в действительности помнит Иль, но уверен, что она постоянно ощущает ее отсутствие – они близнецы.
– Ее звали Иль? – И когда он кивнул вместо ответа, занятый извлечением каких-то вещей из ящиков, Кэрол продолжала:
– Она ведь и твоя сестра, а ты на пять-шесть лет старше Пен. Ты-то ее помнишь, конечно.
– Пен высокая и худощавая, и в характере у нее есть некоторая резкость, – сказал Ник, прекратив на миг сборы и держа в руке какое-то оружие. – Иль была кругленькая и пухлая, она часто смеялась. Ее хотелось взять на руки, обнять. Они, видишь ли, были совершенно не похожи.
– Смерть Иль была горем и для тебя.
Она поймала его взгляд. В его глазах внезапно вспыхнул зеленый огонь, и Кэрол разом поняла причины, заставившие его возглавить переворот. Это действительно началось со смерти его сестры, когда ему было не больше семи-восьми лет. Она знала, что боль этой утраты пряталась в самой глубине его души, потому что, хотя он и рассказывал ей многое про себя в перерывах между ласками этой ночью, о сестре он до сих пор не упоминал. Но он хотел, чтобы она знала имя Иль и понимала самые личные, самые тайные причины его деятельности.
Она не знала, что сказать. Она могла только подойти к нему, обнять его и положить голову ему на плечо и постоять так немного, а потом его руки тоже обняли ее, и они стояли так, связанные чувством потери и любовью.
Но пора было спускаться в кухню, присоединиться к остальным, заняться последними приготовлениями к битвам, которые их ожидали.
– Мне все равно, что ты скажешь, Ник, я не желаю, чтобы меня оберегали. Я буду принимать в этом участие, – сказала Кэрол. После того, что я слышала и видела за последние три дня, и особенно после того, чему я была свидетелем вчера ночью, на этом отвратительном роскошном приеме в честь Вождя Фэла, я не могу не участвовать в восстании.
– Если ты выйдешь из дому, – ответил Ник, – если Командир Драмм увидит тебя и узнает, он прикажет тебя арестовать – или что-нибудь похуже.
Все сидели в кухне вокруг стола с остатками позднего завтрака, их последней трапезы перед тем, как все уйдут из дома сражаться с Правительством. Даже леди Августа была тут. В своих черно-серых лохмотьях она и впрямь казалась ведьмой, каковой ее считал Ник с друзьями. Кэрол обратилась к ней, надеясь привлечь ее на свою сторону:
– Вы когда-то сказали, что ваша миссия состоит в том, чтобы научить меня заботиться о других и помогать им. Что же, я научилась. Вы не могли бы убедить Ника передумать? Я уверена, что вас он послушает. – Она замолчала, потому что леди Августа смотрела на нее проницательным взглядом.
– Это правда, ты очень переменилась в хорошую сторону, – сказала старуха, – но готова ли ты к последнему преображению, которое от тебя требуется?
