Авендря храпит. Ицику просыпается и подбрасывает в костер кизяку. Потянуло холодом, просыпаются и остальные.
Мы будим Авендрю, собираем лошадей, развязываем путы, садимся верхом и возвращаемся в село. Авендря насвистывает на ходу.
К обеду разнесся слух, будто в овраге, на бахче, нашли мертвым старшего сына Пэпушоя. У него проломлен висок. В руке он сжимал пистолет.
Новость передавалась из уст в уста:
– Слышали? Этой ночью разбойники убили Кытикэ…
– Сына Пэпушоя убили!..
Такой пошел трезвон, будто колокола звонят. Но это всего-навсего женщины. Жандарм Никулае Мьелушел вместе с писарем, примаром и доктором Ганчу сели в повозку. Лошади помчали их к оврагу… После полудня мертвеца привезли в примарию, положили на землю во дворе, накрыли, приставили сторожей. Все село с любопытством глазело в щели забора, будто медведя показывали…
Покрутили ручку аппарата и позвонили в город. Доктор вышел из примарии, потирая руки.
– Приведи Чиреша…
Посыльный галопом помчался и воротился с Чирешем.
Чиреш огромный – выше всех на две головы. Он у нас санитарный инспектор.
– Принеси саквояж, – велел ему доктор.
Чиреш пошел к доктору домой и вернулся с большим кожаным чемоданом под мышкой. Вынесли большой стол, за которым сидят обычно писарь и судья во время разбирательств, и поставили его во дворе под акациями.
Мьелушел, с карабином за спиной, стоял тут же – чтоб никто не проник во двор.
Во дворе – только доктор с Чирешем, примар с писарем да двое стражников.
Мертвеца подняли, положили на стол, раздели. Он весь черный от грязи, словно не мытый с самого крещения.
Я гляжу на происходящее, взгромоздившись на забор примарии… Черт дернул сюда забраться. Ганчу меня заметил. Махнул рукой:
– Подойди-ка. Хочешь посмотреть, как я буду труп вскрывать?
– Еще бы не хотеть…
– Тогда стой возле меня, будешь держать чемодан.
Я стал возле доктора Ганчу и взял в руки чемодан. Чемодан кожаный. Внутри ножи, ножницы, спицы… Была там еще и маленькая пилка. Чиреш дрожал всем телом. Как тополь, от верхушки до корня сотрясаемый ураганом. Ганчу смотрел на него и улыбался.
– Что с тобой, Чиреш? Неужто боишься?
– Нет, господин доктор…
Он даже пожелтел… Как желтеет листва на акации, так же пожелтел и Чиреш…
Доктор взял нужные инструменты и принялся кромсать тело, будто мясник. Потом зашил, как было. Вымыл руки.
– Унесите!..
Родные убитого ждали на дороге. Подняли изрезанное тело на телегу и отвезли за реку, домой, на родной хутор.
Я отнес чемодан домой к доктору. А потом собрал своих приятелей, и мы стали играть. В чижика.
Жандарм Никулае Мьелушел начал расследование убийства.
– Кто дрался с сыном Пэпушоя?
Отвечает примар:
– Никто с ним не дрался. Кытикэ девушки не любили, он гол как сокол. Пэпушои все бедняки. Если бы Кытикэ не умер, ему пришлось бы в чужом селе жену искать.
– Кто этой ночью пас в ночном лошадей?
– Кто только не пас!.. Все сельские мальчишки.
– Привести сюда всех, кто сегодня ездил на жнивье!
Стражники отправились за нами, согнали всех. Много набралось – ребят постарше и малышей. Мы столпились в примарии. Были с нами и Авендря, и его двоюродный брат Рошу. У Гуцэ Рошу рыжие усики на мертвенно-бледном лице… Был и Тряшкэ.
– Кто убил Кытикэ Пэпушоя, отвечайте!
Мы пожимаем плечами.
– Мы не убивали…
– Тогда кто же? Отец?..
– Наверно, парни из Стэникуца убили, – бормочет Тряшкэ.
– Или из Караванца, – добавляет Авендря.
– Как тут узнаешь? – высказывается Гуцэ Рошу.
Мьелушел взбешен. Врезается в нашу толпу, для устрашения потрясая плетью из воловьих жил.
– Говорите все, что знаете, а то несдобровать…
– Да ничего мы не знаем…
– Ничего?
– Ничего! – отвечаем мы в один голос.
Тут Мьелушел накидывается на нас. Свистит воловья плеть, удары сыплются куда попало – по рукам, которыми мы пытаемся загородить лицо, по головам, по спинам. Мы все в крови.
Во двор примарии сбегается народ.
– Господин примар, Мьелушел нам детей поубивает.
Мьелушел слышит шум. Выскакивает на дорогу, хватает карабин.
– Хотите мне помешать вести следствие? Опять бунт?! Вон отсюда! Стрелять буду!..
С него станется, когда он себя не помнит! Возьмет и выстрелит!
Люди покидают двор. Протестующие крики несутся уже из-за забора.
Мьелушел возвращается. И снова со свистом опускается плеть, разрывая кожу до мяса.
Охрип Мьелушел. Устал, обливается потом. Он избивает нас, окатывает водой и опять принимается за избиение.
Наступила и пролетела ночь. Утренний свет проник в окна и белыми пятнами рассыпался по нашим лицам.
Мьелушел выходит и барабанит в ставни корчмы. Подымает с постели Ленку, чтобы приготовила ему поесть.
Поев и попив, возвращается.
– Так и не скажете?
– А если нам нечего сказать?..
Мьелушел посылает стражника за писарем. Тот приходит, заспанный и недовольный тем, что его подняли с постели ни свет ни заря.
Лишь забор отделяет дом писаря от примарии. Из писарева огорода во двор примарии повадился лазить огромный жирный кот, рыжий и усатый. Он бродит по двору и даже по комнатам. Когда писарь пишет, то берет кота на колени и гладит. А если увидит на брюках шерсть, то хватает кота за загривок и сбрасывает на пол. Кот всегда падает на ноги.
– Где твой кот, писарь?
– Откуда мне знать!.. Наверно, на кухне.
– Сходи поищи. Без кота не появляйся…
Мьелушел велит стражнику разбудить жену писаря и попросить у нее на время толстую иглу и суровую нитку, какой шьют попоны.
– Попадет тебе от моей жены, – предупреждает писарь.
– Пускай попадет. Это нужно для дела…
Жена писаря спит при закрытых ставнях чуть ли не до полудня. Писарь просыпается раньше и до ухода в примарию передвигается по дому на цыпочках – не дай бог рассердить жену.
Стражник приносит иглу и суровую нитку.
