– Я хочу убедиться, проведя небольшой следственный эксперимент.
– Я не уверен, что шум, который меня напугал, шел снизу. Может быть, это было наверху, в коридоре, за дверью.
«Ага, этого и следовало ожидать, – хмыкнул про себя Колосов. – Ну, «блатной»!»
– Выпейте еще. – Балмашов взялся за хрустальный графин.
– По-вашему, в пьяном виде я лучше исполню свои профессиональные обязанности? – Колосов смотрел на него в упор. – Ладно, не откажусь. Отличное виски, Андрей Владимирович. За ваше здоровье, – отсалютовал он бокалом. – Значит, вы тут постоянно проживаете, и зимой и летом?
– Я часто бываю за границей.
– У жены в Париже? Понятно. А за домом кто же смотрит? У нас ведь как – на день оставь, растащат, мебель вывезут.
– У нас тут живет семья в поселке постоянно. Я им плачу. Муж следит за отоплением, газом, жена приходит и все делает, убирается.
– И за изгородью вашей колючей тоже, наверное, ухаживают, стригут, да? Участок у вас – сплошной газон. А чего же цветов нет? И дома ни букетика?
– Не люблю букеты. По своей профессии сделал их не одну тысячу. Но не люблю. Это все мертвое, понимаете? Уже мертвое, не живое, готовое сгнить.
– Может, все-таки пойдем, взглянем на место, где на вас напали? – прямо в лоб спросил Колосов. – Или тоже, может быть, уже… не стоит, как и шумовой эксперимент?
Балмашов поставил недопитый бокал на стойку.
– Пойдемте со мной, – сказал он.
На пороге Колосов обернулся – синее царство, жалюзи, мраморный бюст, ковер-картина на стене – мутная аллегория. И где-то там, в недрах дома, француженка-жена, у которой явно что-то с мозгами. Флоранс… Она – Флоранс, он – флорист… С флористами мы еще дела не имели. Но кто сказал, что флористы не лгут?
Они шли через двор к калитке. На дорожку под их ноги ложились от деревьев длинные тени. В отличие от тех, других виденных сегодня участков этот был похож на старый дачный сад. Дом был новым, но его построили аккуратно, не вырубив ни одного дерева – ни одной липы, ни одной березы, росших у самого крыльца.
– Я сказал вам вчера, что испугался, – произнес Балмашов. – Это, наверное, была моя ошибка.
– Ошибка?
– Я уронил себя в ваших глазах. Вы ведь трусов не любите, не уважаете, да? В любой ситуации вы, наверное, умеете постоять за себя. И рассчитываете только на свои силы. Вы ведь из бывших военных?
– Я не военный, я опер, сыщик. Убийства раскрываю.
– Ну, это одно сословие, одна каста, – Балмашов помолчал. – Каста воинов… Ну вот, нам как раз и не хватало воина для…
Колосов обернулся. Балмашов смотрел на него, прищурившись.
– Испугаться, когда нападут, может любой, – сказал Колосов. – Важно вовремя взять себя в руки. Ну, мы идем или нет?
– Да, да, конечно, – словно спохватившись, Балмашов распахнул перед ним калитку.
Их машины стояли за забором. Свой «Мерседес» Балмашов так пока еще и не потрудился загнать в гараж.
– Так, значит, вы раскрываете убийства, – сказал он. – Надо же. А можете ответить мне на один вопрос как профессионал?
«Сейчас опять спросит, испытал ли я страх… ужас смерти». – Колосову было жарко, нудно и страсть как хотелось закончить весь этот балаган и убраться отсюда восвояси.
– А кто сказал, что нельзя убивать? – тихо спросил Балмашов.
– Закон, дорогой Андрей Владимирович. Закон, не нами придуманный. Это который «не убий».
– Который «не убий», – усмехнулся Балмашов, – сказал «посмотрите, посмотрите на лилии…». Вот, – он с хрустом сломал стебель росшего у забора дудника, – разве это не убийство? То, что я сейчас совершил?
– Вы куст порушили.
– Я убил его, это существо, сломал позвоночник, хребет этой жизни, живой жизни, живой. – Балмашов отшвырнул стебель. – И так сколько раз? Миллион. И как знать, что эта жизнь почувствовала, когда рука моя причинила ей боль. Не то же ли, что и я в тот вечер, когда меня научили… Когда мне… каждой клетке моей, каждому нерву, мускулу дали почувствовать, что и моя драгоценная жизнь, как эта, может вот так же легко, очень легко оборваться. Мы с вами пришли, майор. Вот эта тропинка.
Колосов огляделся. От дома их отделяло метров сто – не больше. Тропинка уводила от дачной дороги в лес. Где-то там, за деревьями, слышались плеск воды, детский визг и смех – там было то самое озеро, которым так славился дачный поселок Троицкая Гора. К озеру, кроме дачной дороги, вела масса тропинок, пробитых дачниками. Та, на которую указывал Балмашов, была малохоженой, заросшей травой. А трава в середине июня вымахала по пояс. Густыми были и заросли, окаймлявшие тропинку. Колючий шиповник тут, правда, не рос, все больше боярышник, ракита и еще что-то, названия чего Колосов опять же не знал и знать не хотел.
– Значит, в тот вечер вы шли здесь? – спросил он. – А все же чего так-то? Приехали домой, бросили машину у ворот. Сегодня-то вон сразу в дом пошли и меня повели. Сами ж говорите – жена. И в тот вечер
