– Нет, нет, я сама, – возражала Эмми. – Платье испортите.
– Оно старое, не жалко.
– Какое ж оно старое? Красивое, очень. А посуда – дело мое. Вы идите, я сама справлюсь.
– Справишься, знаю. Но мне надо что-то делать, иначе с ума сойдешь. Не беспокойся за мое платье, мне не жалко.
– Нравится? – (Эмми не ответила.) – По-моему, такие платья больше всего к лицу женщинам нашего с тобой типа, правда?
– Не знаю. Никогда про это не думала. – Эмми наполнила водой раковину.
– Знаешь что? – сказала миссис Пауэрс, глядя на крепкую, прямую спину Эмми. – У меня в чемодане лежит совсем новое платье, но мне оно почему-то не к лицу. Кончим мыть посуду и пойдем ко мне и примерим его на тебя. Я немножко умею шить, мы все приладим. Хочешь?
Эмми незаметно стала оттаивать:
– Только зачем оно мне? Я никуда не хожу, а для стирки, для уборки у меня платьев хватает.
– Понимаю. И все-таки хорошо иметь платье понаряднее. Я тебе и чулки дам, все что надо, даже шапочку подберем.
Эмми опустила тарелки в кипяток, пар заклубился над ее покрасневшими руками:
– А где ваш муж? – неожиданно спросила она.
– Его убили на войне, Эмми.
– Ой! – сказала Эмми. И, помолчав, добавила: – Вы такая молодая! – Быстрым, сочувственным взглядом она окинула миссис Пауэрс: сестры в горе! («И моего Дональда убили!») Миссис Пауэрс быстро встала.
Эмми вынула руки из воды, вытерла о фартук.
– Погодите, я вам тоже дам передник.
С мокрых плетей вьюнка на нее глядел нахохлившийся воробей. Эмми надела ей фартук, завязала на тине тесемки. Снова пар заклубился у локтей Эмми. Миссис Пауэрс было приятно касаться гладкой фарфоровой поверхности теплых тарелок. Стекло засверкало под ее полотенцем, и столовое серебро выстроилось шеренгой, мягко отражая свет, приглушая его, а они, словно две жрицы, повторяли Гимн Платьям.
Проходя мимо кабинета, они увидели, что старик с сыном молча смотрели на ветки дерева, испуганного дождем, а Джо Гиллиген, растянувшись на диване, курил и читал.
8
Эмми, разнаряженная с головы до ног, неловко пыталась высказать благодарность.
– Как славно пахнет дождем! – перебила ее миссис Пауэрс. – Посиди со мной, хорошо?
Эмми вся ушла в созерцание своего наряда, но тут очнулась ото сна, словно Золушка:
– Не могу. Мне штопать надо. Чуть не забыла.
– А ты принеси работу сюда, посидим, поговорим. Целый век не разговаривала с другой женщиной, право. Неси штопку сюда, я тебе помогу.
Эмми была польщена.
– Зачем же вы будете за меня работать?
– Я же тебе сказала – от безделья я сойду с ума через два дня. Прошу тебя, Эмми, сделай одолжение. Придешь?
– Ну, ладно. Пойду принесу.
Она взяла старое платье и, выйдя из комнаты, вскоре вернулась с полной корзинкой шитья. Они сели, поставив корзинку между собой.
– Бедный, какие у него носки огромные! – Миссис Пауэрс подняла руку с надетым носком. – Как мебельные чехлы, правда?
Эмми, вдевавшая нитку в иголку, засмеялась счастливым смехом, и под шум дождя, стихающий над крышей, кучка аккуратно сложенных и заштопанных вещей стала расти.
– Эмми, каким был Дональд раньше? – спросила миссис Пауэрс, помолчав. – Ты ведь давно его знаешь, да?
Игла в руках у Эмми мелко поблескивала, и, подождав немного, миссис Пауэрс наклонилась и, взяв Эмми за подбородок, подняла ее опущенную голову. Эмми отвернула голову и снова склонилась над шитьем. Миссис Пауэрс встала и задернула занавески, загородив комнату от дождливых сумерек. Эмми уставилась невидящим взглядом на свою работу, пока миссис Пауэрс не отняла у нее шитье, и только тогда, подняв голову, она посмотрела на свою новую подругу с животной, неуемной тоской.
Миссис Пауэрс взяла ее за руку, подняла со стула.
– Пойди ко мне, Эмми, – сказала она, чувствуя крепкую кость под твердыми мускулами рук.
Миссис Пауэрс знала, что если хочешь поговорить по душам и нельзя прикорнуть на кровати, надо поуютнее расположиться как-нибудь иначе. Она усадила Эмми рядом с собой в широкое старинное кресло. И под непрестанный дождь, наполнявший комнату глухим, монотонным шумом, Эмми рассказала ей свою недолгую историю:
– Мы вместе в школе учились – когда он туда ходил. Да он редко ходил. Его никак было не заставить. Уйдет один в лес и дня два, а то и три не приходит. И по ночам пропадал. И вот однажды ночью он… он…
