– Ничего, привыкнешь. Надеюсь, что хороший хирург сможет его починить, закрыть шрам. Доктора нынче делают чудеса. Но сейчас, дочка, ты для него важнее всякого доктора.
Она спрятала лицо в руки, скрещенные на спинке кровати, и отец подошел к ней, погладил узкую нервную спину.
– Неужели ты даже такую малость не можешь сделать, Си? Изредка заходить, навещать его?
– Не могу, – простонала она. – Просто не могу!
– Что ж, значит, тогда ты больше не будешь видеться и с тем мальчишкой, с Фарром.
Она сразу вскинула голову, вся напряглась под его рукой.
– Кто это сказал?
– Я тебе говорю, дочка, – ласково, но твердо ответил он.
От гнева глаза у нее посинели до черноты.
– Ты мне не можешь запретить! Знаешь, что не можешь!
Она оттолкнулась от его руки, пытаясь вырваться. Он удержал ее, но она отвернулась, отодвинулась от него.
– Посмотри на меня, – тихо сказал он, кладя ладонь на ее щеку. Она сопротивлялась, он чувствовал теплое дыхание на ладони и насильно повернул ее лицо к себе. Глаза ее сердито сверкали. – Если ты не можешь хоть изредка навещать своего жениха, да еще к тому же больного, так я тебе не позволю бегать с кем-то другим, черт возьми!
На щеке у нее выступили красные пятна от его пальцев, глаза медленно наливались слезами.
– Мне больно! – сказала она.
И, чувствуя мягкий, безвольный подбородок на ладони и ее хрупкую спину под рукой, он вдруг испытал острую жалость. Подхватив ее на руки, он снова сел в кресло, держа ее на коленях.
– Ну, перестань, перестань, – зашептал он, укачивая ее, как маленькую, прижав ее голову к плечу. – Я не хотел тебя обидеть.
Она тихонько плакала, прильнув к нему, и дождь заполнял молчание, шурша по крыше, по мокрой листве. После долгой паузы, когда слышны были капель с крыши, веселый говор водостоков и тиканье маленьких часов из слоновой кости, она зашевелилась и, все еще пряча лицо на плече отца, крепко обняла его за шею.
– Не будем больше думать об этом, – сказал он, целуя ее в щеку. Она обняла его еще крепче, потом, соскользнув с его колен, подошла к зеркалу и стала пудриться. Он встал, увидел в зеркале ее заплаканное лицо, ловкие нервные руки. – Больше мы об этом думать не будем, – повторил он, открывая двери.
Оранжевый свитер приглушенно пламенел под условной защитой халатика, обтягивая ее узкую спину, и мистер Сондерс закрыл за собой двери.
Жена окликнула его, когда он проходил мимо ее спальни.
– За что ты бранил Сесили, Роберт? – спросила она.
Но он молча протопал вниз по лестнице, не обращая на нее внимания, и вскоре она услышала, как он честит Тоби с крыльца.
Миссис Сондерс вошла в комнату дочери и увидела, что она торопливо одевается. Солнце внезапно прорвалось сквозь дождь, и длинные копья света, пронзая безукоризненно промытый воздух, высекали искры из мокрых деревьев.
– Ты куда, Сесили? – спросила мать.
– Навещать Дональда, – ответила она, натягивая чулки ловкими, точными движениями.
10
Януариус Джонс, пробираясь по мокрой траве, обошел вокруг дома и, заглянув в кухонное окошко, увидел спину Эмми и ее согнутый локоть, быстро сновавший взад и вперед. Он тихонько поднялся по лесенке и вошел. Приподняв утюг, Эмми посмотрела на него отчужденными, враждебными глазами. Желтые глаза Джойса без смущения обвели пристальным взглядом и ее, и гладильную доску, и всю кухню.
– Ну-с, Золушка! – сказал Джонс.
– Меня зовут Эмми, – ледяным тоном сказала она.
– О да, конечно, – с готовностью согласился он, – разумеется. Эмми, Эммилина, Эммилюна – луна! Луна! «Луна безгневна и бесстрастна!» «Луна бестрепетна, безгневна». А может быть, вы предпочитаете «Во мраке, под луной»? Вы предпочитаете более изысканные или менее изысканные определения? Конечно, и это можно бы несколько подвинтить. Элия так выражала свои чувства, и не без успеха, но ведь у нее было окно, и можно было «в сумраке ночном на прядях золотых звенеть тоской». А у вас как будто пряди отнюдь не золотые, впрочем, и вашу прическу можно немножко подвинтить! Ох уж мне это молодое поколение – сколько в нем беспокойства! Все им хочется подвинтить, подперчить – не только чувства, но и форму бедер тоже!
Она равнодушно повернулась к нему спиной, и снова утюг четко засновал по растянутому куску материи. Джонс совсем затих, настолько, что через некоторое время она повернула голову – посмотреть, куда он девался. А он стоял за ней так близко, что прядь ее волос коснулась его лица. Она вскрикнула, подняв утюг.
– Ага, моя гордая краса! – театральным шепотом прошипел Джонс, обхватив ее руками.
– Пустите! – сердито бросила она.
– Ваша реплика фальшива! – услужливо сообщил он ей. – «Освободи меня, злодей, не то погибнешь ты!» – вот как надо говорить!
