следовать за мной, захлопнул дверь, но все же пару минут выждал, не появится ли он сквозь стену. Не появился. В окно я увидел, как он медленно поплыл к краю платформы, а затем стремительно растворился в воздухе. Будто его и не было.
С утра в комнатах коттеджа хорошо поработал биокибер-уборщик, поэтому искать здесь какие-либо следы не имело смысла.
— Секретарь! — окликнул я систему жизнеобеспечения коттеджа.
— Я вас слушаю.
— Что здесь случилось ночью?
— Не… — секретарь запнулся точно так же, как в моем коттедже. — Вопрос не понят. Что вы подразумеваете под словами «случилось ночью»? Поставьте вопрос корректно.
Действительно, что я имел в виду? Если бы знал, не спрашивал…
— Корректно, так корректно… — вынужденно согласился я. — Чем занимался ночью Марко Вичет?
— Работал в лаборатории.
— А конкретно? Запись есть?
— Марко Вичет запретил без особого распоряжения вести звуко— и видеозапись.
Еще одна ниточка оборвалась, но ничего удивительного — девяносто процентов людей ограничивают систему жизнеобеспечения. И я не исключение.
— До которого часа он работал?
— До двадцати пяти часов ноль восьми минут.
Я чуть не брякнул: «Это что еще за время такое?» — но вовремя вспомнил, что в сутках Марауканы двадцать шесть часов тридцать две минуты. Плохо все-таки без биочипов, вовремя подсказывающих подобные мелочи.
— А потом что он делал? Лег спать?
— Потом… — Секретарь опять запнулся. — Сведений не имеется.
— Не понял? Ты же фиксируешь передвижение по дому?
— Да.
— Так ложился спать Марко Вичет или нет?
— Сведений не имеется.
— Он что, вышел из коттеджа?
— Сведений не имеется.
— Ты что — зациклился?
— Нет. Сбоев в моей работе не зафиксировано.
«Не зафиксировано…» Знакомая формулировка, слышал утром нечто подобное от навигатора.
— С какого момента появились сведения? — нашелся я.
— С часу двадцати минут ночи.
— Что делал в этот момент Марко Вичет?
— Его в это время в коттедже не было.
— Не понял? А когда он вышел?
— Сведений не имеется.
Вот, значит, как… Похоже, некто, имеющий отношение к зацикливанию ассиста и отключению моих биочипов, «поработал» и здесь. Я прикинул в уме, сколько времени прошло с момента, когда Марко Вичет «прекратил работать», до «появления сведений» у секретаря — получилось ровно три часа. Вот тебе и раз! Выходит, этот некто, которого я ранее считал за нечеловека, хорошо разбирается в земном времени… Или наоборот — по каким-то своим соображениям он выбрал точный отрезок земного времени?
— Что происходило в коттедже с двадцати пяти часов ноль восьми минут до часа двадцати минут ночи?
— Сведений не имеется.
— А что происходило в час двадцать пять минут ночи?
— С часу двадцати минут до настоящего времени в коттедже ничего не происходило.
— Так-таки и ничего? А кто убирал в коттедже?
— Биокибер-уборщик. Стандартная процедура с пяти до половины седьмого утра. Разве вопрос о происходящем касался стандартных процедур? Перечислить?
— Нет, спасибо. Имеются ли в коттедже помещения, где биокиберу запрещено убирать до особого распоряжения?
— Да. Лаборатория.
Что ж, я не обманулся в своих ожиданиях — Марко Вичет вел себя в коттедже, как и большинство специалистов.
— Еще вопросы будут?
— Пока нет. Спасибо.
Лаборатория Марко Вичета напоминала собой нечто среднее между операционной и кунсткамерой. Посреди стоял огромный препараторский стол, задернутый дымчатой шторой, вдоль стен высились стеллажи с аккуратно расставленными прозрачными коробками термостатов, внутри которых покоились запчасти биокиберов. Многопалые кисти рук, клешни, щупальца, глаза для работы в различных спектрах освещения плавали в термостатированном инертном наполнителе, готовые в любой момент прийти на замену поврежденным органам функционирующих биокиберов.
Я отдернул штору и увидел на препараторском столе распростертого биокибера-геолога с аккуратно вскрытым панцирем, опутанного проводами датчиков биопотенциалов и прозрачными трубками систем искусственного жизнеобеспечения. Ни один прибор не работал, остро пахло разлагающейся синтетической органикой. Я плохо разбираюсь в бионике, но одно мог констатировать точно — передо мной лежал труп биокибера, не подлежащий восстановлению. Не мог инженер-биомеханик оставить тело биокибера в таком состоянии, кто-то другой отключил аппараты и датчики. Докопался Марко Вичет до чего-то такого, из-за чего теперь сам лежал на операционном столе медиколога.
Работа Вичета была прервана в самом разгаре — у тела биокибера в творческом беспорядке разбросаны межмолекулярные скальпели, зажимы, биопотенциальные щупы, иглы, молекулярные сшиватели. Вместе с тем ничего не говорило о том, что трагедия с биомехаником произошла здесь или его увели насильно. Складывалось впечатление, что он отошел на секунду по неотложному вызову, но так и не вернулся. А кто- то затем отключил оборудование… Надо привести сюда Борацци, быть может, он что-то подскажет — есть много общего в работе медиколога и биомеханика. Особенно сейчас, когда Борацци проводит вскрытие.
Я взял скальпель, повертел в руках, осмотрел, затем оттянул клапан кармана на комбинезоне и провел по нему лезвием. Получился аккуратный, как по линеечке, надрез. Отложив скальпель в сторону, взял межмолекулярную иглу, проткнул клапан и попытался иглой порвать ткань. Ничего не получилось — как ни старался тянуть иглу под разными углами, обтекаемая ткань комбинезона легко соскальзывала. Пожалуй, если загнуть иглу крючком, тогда что-то может и получиться… Я еще раз внимательно осмотрел стол, но среди инструментов крючков не обнаружил.
— Марко вел визуальную запись своих работ? — спросил у секретаря.
— Обязательно. Камера сбоку от лампиона.
С потолка, рядом с рефлектором, свисала на штативе видеокамера. Она была раскрыта, кювета с кристаллозаписью отсутствовала.
— Кто изъял кристаллозапись? — по инерции спросил я, зная наперед, какой ответ получу.
Так и оказалось.
— Сведения отсутствуют.
Предвидя результат, я все же покопался в регистраторе биопотенциалов, а затем в записывающем блоке мнемоскопа. Записи и там, и там были стерты вчистую вместе с загрузочными программами, и аппаратура в таком состоянии представляла собой металлокерамический хлам. Любопытная ситуация — чтобы стереть загрузочные программы, необходимо либо электромагнитное поле высочайшей частоты, либо температура выше девятисот градусов Цельсия. И то, и другое разрушает структуру носителя, но ни фонового излучения, ни следов воздействия высокой температуры на аппаратуре не имелось, а иные способы удаления загрузочных программ неизвестны.
Худшие предположения подтвердились. Раскопал Марко что-то такое, что стоило ему жизни. Жаль, что
