предсказывал, значит, и наказывать не за что.
Даром предсказания обладал я. Но я спокойненько шагал по аллее.
Глава 4
И все же я не смог оставить Шурика Куцейко без присмотра. Ничем ему помочь не мог, но и бросить на произвол судьбы совесть не позволила. Если с ним что-нибудь случится, я о б я з а н это знать, чтобы тягостные свидания, как сегодня с Владиком в больнице, не потянулись в моей жизни чередой. Пора в конце концов нести ответственность за свои способности, если не в процессуальном смысле, то хотя бы в моральном. Перефразируя Экзюпери, я «ответственен за тех, кого заворожил»…
Купив в киоске на выходе из скверика «Городской курьер», я вернулся на аллею, сел на единственную, наверное, вечно пустующую скамейку и сквозь листву кустарника стал наблюдать за «вольным художником». За время моего отсутствия ничего не произошло — Шурик по-прежнему стоял зачарованной статуей неподалеку от крыльца УБОП, а змея, покачивая головой перед его лицом, будто бы что-то ему втолковывала. Что ни говори, а место для задушевной беседы они выбрали — обхохочешься… Стоит появиться какому-нибудь милиционеру, как Шурика туг же упекут в КПЗ за нарушение общественного порядка.
Я как в воду глядел, хотя дар предвидения здесь ни при чем. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать дальнейшие события. Не прошло и пяти минут, как на крыльцо вышел милиционер в форме, с кобурой на боку. То ли на обеденный перерыв, то ли еще по какой причине вышел, но явно не потому, что увидел Шурика из окна. Все окна в управлении зашторены.
На крыльце милиционер чуть задержался. Уставным жестом поправил фуражку и лишь затем, сощурившись от яркого солнца, огляделся. Надо отдать ему должное: увидев смертельную муку на лице человека, оплетенного огромным питоном, милиционер не растерялся и повел себя весьма профессионально. В два прыжка, выхватив на ходу пистолет, очутился возле Шурика, однако выстрелить в голову змее ему не хватило каких-то мгновений. Попался на ее гипнотический взгляд и застыл, как на стоп- кадре, с пистолетом у змеиной морды.
Минуты три продолжалось противостояние. Что там втемяшила милиционеру ожившая татуировка, неведомо, но наконец он «оттаял», спрятал пистолет в кобуру и вернулся в здание УБОП деревянной походкой лунатика. Расхотелось ему идти обедать, или куда там он направлялся.
А затем «разморозился» и Шурик. Змея на его руках стала съеживаться, опадать, пока вновь не превратилась в татуировку, а Шурик распрямил плечи, недоуменно, будто после сна, огляделся и спокойно, как ни в чем не бывало зашагал прочь. И был это уже не знакомый мне «вольный художник», ком- плексующий, заискивающий, а новый Шурик Куцейко, которого я не только не знал, но и не предполагал его существование в столь одиозном теле. Уверенный в себе человек с прямым взглядом и твердой поступью. И ничья помощь ему не требовалась.
Прикрывшись газетой, я проследил, как он спокойно прошел мимо скамейки, не обратив на меня ни малейшего внимания. Меня поразило его лицо: нет, оно ничуть не изменилось, было все таким же некрасивым, но с него странным образом исчезла печать уголовного преступника, грубые черты смягчились, взгляд из угрюмо-недоверчивого стал простым и приветливым. Надо же, выходит, не только неприятности я могу приносить своим даром…
И тогда татуировка змеи на его теле вновь на мгновение ожила, высунула из ладони Шурика приплюснутую голову, посмотрела на меня и… подмигнула. Будто змеи умеют мигать. Уж лучше бы язык показала — все естественней.
Не помню, сколько времени я отрешенно смотрел вслед Шурику, но когда очнулся, его на аллее уже не было. Я огляделся. В скверике царили тишина и покой, лишь изредка нарушаемые мягким шорохом шин проезжающих по Листопадной улице автомобилей. Плотная облачность, собравшаяся на небосклоне поутру, рассосалась без следа, так и не оправдав надежды горожан на дождь, и теперь с неба лился полуденный зной, практически не сдерживаемый листвой деревьев. В Латинской Америке это жаркое время суток называется сиестой — временем безделья. Мне же бездельничать некогда — до восьми вечера необходимо найти деньги на операцию Владика. И хотя внутренний голос по-прежнему утверждал, что деньги будут, я ему не очень-то верил. Знаем мы эти клятвенные уверения внутреннего голоса! До последней секунды назначенного срока божится, землю ест, слюной брызжет, что все будет хорошо, но как стукнет урочный час, тут он и заявит, что извини, мол, мужик, ни хрена у нас с тобой не получилось.
Я уже собрался идти неведомо куда, чтобы добывать известно что, как вспомнил о газете. «Городской курьер» содержал самые последние сплетни о местном бомонде, и хотя вряд ли мог указать на мецената, с дорогой душой согласившегося бы оплатить операцию, но по крайней мере путь, по которому мне следует направиться в поисках субсидии, газета могла подсказать.
На коленях газеты не оказалось — пока я ошарашенно смотрел вслед преображенному Шурику, она сползла на землю. Знал бульварный листок свое место.
Нагнувшись, я поднял газету, развернул. Первая страница полностью посвящалась разбойному нападению на погребок «У Еси», и я поневоле заинтересовался. Как ни крути, а эта история кое-каким боком касалась и меня. И бок этот был весьма краеугольным, отзываясь в почках возможными ударами милицейской дубинки. Так что познакомиться с содержанием статьи отнюдь не мешало.
Из слов корреспондента следовало, что убиенный в погребке «У Еси» гражданин России, а заодно и Израиля, Аркадий Моисеевич Уралович являлся известным антикваром, к тому же меценатом, субсидирующим местный театр оперы и балета, чему я, естественно, не очень-то поверил. Спрашивается, что делать известному антиквару в нашем городке, которому и ста лет нет, а уж тем более содержать театр, куда и в благополучные годы никто не ходил по причине весьма низкого актерского мастерства труппы? Скорее всего, выспренние рулады о меценатстве были своеобразной данью корреспондента одному из столпов бизнеса нашего города — о них Ведь даже после смерти не то что плохого, правды не напишешь.
Что касается гражданина Сирии Сайда Шерези, разделившего участь Ураловича, то о нем газета сообщала еще более скудные сведения. Мол, тоже небезызвестный магнат у себя на родине и вроде бы заядлый собиратель антиквариата.
По версии корреспондента «Городского курьера», сидели себе спокойненько двое любителей древнего искусства в погребке, обсуждали достоинства какого-то раритета, как вдруг ни с того ни с сего их взяли да и убили. Вместе с охраной, двумя случайными посетителями, барменом и официанткой. Перестреляли из автоматов, а затем для верности гранату бросили. Лишь портье (по-моему, имелся в виду вышибала Василий) по счастливой случайности остался в живых.
Никаких версий корреспондент не выдвигал, а по обычаю задавался риторическим вопросом: доколе столь уважаемых и беспорочных людей будут безнаказанно убивать в нашем городе? Когда придет конец криминальному беспределу?
Беззубость статьи была понятна. Это только со слов политиков можно узнать, что наступила эра «свободы слова». На самом деле криминальная «цензура» оказалась гораздо жестче коммунистической. Тогда хоть в психушку за вольнодумство сажали, а сейчас если что не так — пиф-паф, и готово. Без суда и следствия.
И все же пищу для размышлений статья дала. Задуматься заставил тот факт, что оба бизнесмена были иностранцами. Израильтянин и сириец. Еврей и араб. Вряд ли они решали какие-либо межэтнические проблемы — на таком криминальном уровне пятая графа в паспорте никакой роли не играет. Бьют не по национальности, а по морде. Но вот то, что они были иностранцами, ставило меня в пиковое положение. Одним УБОП расследование не ограничится, несомненно, подключится ФСБ. А это уже совсем другой коленкор. Может, именно сейчас какой-нибудь агент ФСБ ведет за мной наружное наблюдение из укромного места — скажем, во-он из того мусорного бака на выходе из скверика… И все-все подмечает, и фиксирует на видеопленку, в том числе и метаморфозу с «вольным художником» Шуриком Куцейко. Тогда становится понятным и н е мой кавардак в квартире…
Меня передернуло. Ситуация складывалась не из приятных. С другой стороны, поделать я ничего не мог — не копаться же в мусорном баке. А вдруг там действительно агент ФСБ сидит, что тогда делать? Пригласить на кружку пива?
Я тяжело вздохнул и решил ничего не предпринимать. Во-первых, смешно шарахаться от каждого встречного, а во-вторых, мне сейчас необходимо во что бы то ни стало раздобыть деньги на операцию
