В течение одной ночи всюду вдруг появились крупные буквы афиш: «Свобода, равенство, братство». Миланцы уплатили огромную сумму денег, дали триста лошадей, и Наполеон отослал в Париж множество произведений искусства.
Наполеон уплатил жалованье армии. Жалованье, которое Директория никогда не платила. Директоры в Париже, в том числе и Баррас, не верили своим глазам: золото наполнило казну, лучшие итальянские лошади запряжены в их коляски, в залах — изумительные картины итальянских мастеров…
В числе картин одну особенно рекомендовал Наполеон вниманию парижской публики. Она называется «Джиоконда». Ее создал некий Леонардо да Винчи. Дама, которую звали Мона Лиза, улыбается не разжимая губ. Ее улыбка похожа на улыбку Жозефины. Может быть, у этой дамы были такие же плохие зубы, как у вдовы Богарнэ…
И, наконец, случилось невероятное. Конечно, Французская Республика отделилась от Римской церкви и католические священники, бежавшие за границу, проклинали ее на все лады. И вдруг Папа обратился к Наполеону и выразил желание заключить мир с Францией.
Магазин Этьена ломился от посетителей, желающих послушать рассказы моего брата. Этьен толковал о том, что уже давно слышал от Наполеона о его великих планах. Этьен не упускал случая заявить, что генерал Бонапарт не только его зять, но и лучший друг.
Я вновь склонилась к изголовью Дюфо и немного приподняла его голову. Но это не помогло. Дыхание его становилось все тяжелее. Я обтерла ему губы, на которых выступила кровавая пена. Лицо его пожелтело и стало восковым. Тогда я позвала врача.
— Это — внутреннее кровотечение, — объяснил он на плохом французском и вернулся к Жюли и Жозефу. Там, конечно, болтают о завтрашнем бале.
Сначала в Париже были обеспокоены договором с Ватиканом. Наполеон подписывал договоры с «освобожденными» им итальянцами, не только не советуясь, но даже не сообщая в Париж. Директоры в Париже очень сердились и считали, что это не соответствует тем функциям главнокомандующего, которыми они его наделили. Договоры — это уже политика, договоры с другими державами — это международная политика, и в Париже решили послать к Наполеону дипломатов в качестве советников.
Узнав об этом, Наполеон составил список. Он потребовал, чтобы указанным им лицам были присвоены титулы и чтобы они были названы послами Республики. Во главе списка стояло имя его брата Жозефа.
Таким образом, Жюли и Жозеф прибыли в Италию. Сначала в Парму, потом в Геную, потом в Рим. Они приехали не из Марселя, а уже из Парижа, потому что Наполеон, едва сделавшись главнокомандующим внутренними войсками, написал Жозефу, что тому открываются большие возможности в столице.
Наполеон очень покровительствовал Жозефу. Сначала он устроил его на скромную должность секретаря Дома Коммуны в Марселе. В Париже он свел Жозефа не только с Баррасом, но и с поставщиками армии и всеми нуворишами, которые нажили состояние на скупке имущества казненных.
Этьен говорит, что сейчас легко разбогатеть на подобных операциях. Действительно, очень скоро Жозеф смог купить небольшой дом на улице Роше, где и поселился с Жюли.
Как только вести о победах в Италии дошли до Парижа, Жозеф стал популярен. Он ведь был старшим братом этого Бонапарта, которого иностранные газеты называют «сильнейшим человеком Франции», а наши газеты — «освободителем итальянского народа», этого Бонапарта, худое лицо которого можно видеть во всех витринах, на кофейных чашках, на вазах и табакерках.
На одной стороне — портрет Наполеона, на другой французское знамя.
Никто не удивился, что Директория согласилась с требованиями своего победоносного генерала, и Жозеф был назначен послом.
Жозеф и Жюли поселились в своем первом мраморном дворце. Жюли чувствовала себя очень несчастной в Италии, писала мне отчаянные письма и умоляла приехать к ней. Мама разрешила.
С тех пор вместе с ней и Жозефом я переезжаю из дворца во дворец, живу в комнатах с ужасно высоким потолком, с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитками; я брожу во двориках, окруженных мраморными портиками, где журчат фонтаны, украшенные бронзовыми статуями. Статуи разнообразны и причудливы, и из отверстий, расположенных во всех возможных и невозможных местах, бьют журчащие серебряные струи воды.
Дворец, в котором мы живем сейчас, носит название палаццо Корзини. Мы постоянно слышим бряцание сабель и звон шпор, так как персона посла — Жозефа — окружена, конечно, офицерами.
Завтра Жозеф дает самый большой бал, который когда-либо давался посланником Франции. Они хотят покрасоваться, он и Жюли, перед тремястами пятьюдесятью почтенными римскими гражданами, приглашенными на этот бал.
Жюли уже неделю не спит, она бледная и под глазами синяки. Жюли принадлежит к тому типу женщин, которые за несколько дней волнуются, пригласив к обеду гостей. Сейчас мы обедаем ежедневно в окружении не менее пятнадцати человек, а Жозеф часто устраивает приемы на сотню персон. Хорошо еще, что нам прислуживает целая армия лакеев, кухарок и горничных! Но все-таки Жюли чувствует себя ответственной за весь этот парад и время от времени бросается с рыданиями мне на шею, уверяя меня (и себя), что все очень плохо подготовлено, что бал не будет удачным. Это у нее наследственное, от мамы.
Дюфо пошевелился. Я подумала, что он пришел в себя, так как на минуту его взгляд стал совсем осмысленным, но в это время он судорожно вздохнул, захлебнулся кровью и откинулся на подушки. Жан- Пьер Дюфо, что бы я отдала, чтобы помочь вам! Но вы знаете, я бессильна помочь.
Несмотря на то, что дни и ночи Наполеон был занят осуществлением своих военных и политических планов, он находил время для устройства дел своей семьи.
Курьеры из Италии привозили в Марсель золото и письма м-м Летиции. Она смогла переселиться в хороший дом и отправить маленького негодяя Жерома в приличную школу.
Каролина была помещена в аристократический пансион в Париже, где воспитывалась Гортенс Богарнэ, падчерица Наполеона.
Бог мой! Какие утонченные стали Бонапарты! Как разозлился Наполеон, узнав, что мать дала согласие на брак Элизы с неким Феликсом Бачиоччи. «К чему торопиться? — писал он. — И почему Бачиоччи, этот бедняк-музыкант?»
А Элиза давно дружила с Феликсом, и они мечтали пожениться. Письма Наполеона опоздали. Элиза вышла замуж за Бачиоччи, или Бачиокки, как его называли.
Тогда Наполеон, испугавшись, что Полётт может, в свою очередь, ввести в семью кого-нибудь, неподходящего нынешнему положению Бонапартов, потребовал, чтобы м-м Летиция с Полетт приехали в Монтебелло, где он располагался со своим генеральным штабом, и немедленно выдал Полетт замуж за генерала Леклерка, пока никому неизвестного.
Что крайне неприятно и совершенно непонятно, так это то, что Наполеон не забывал меня при всей своей страшной занятости как на фронтах европейской истории, так и на своих семейных фронтах. Казалось, что он пытается загладить свою вину передо мной. И по договоренности с Жюли и Жозефом, он время от времени присылал к нам кандидатов на мою руку и сердце.
Первым был Жюно, бывший адъютант Наполеона еще в Марселе; Жюно — крупный, светловолосый, любезный, вскарабкался в Генуе по крутым лестницам на холм, где был расположен дворец Жозефа, увлек меня в сад, щелкнул каблуками и попросил моей руки.
Я поблагодарила и отказалась.
— Но это — приказ Наполеона, — простодушно заявил мне Жюно.
Я подумала о характеристике, данной Наполеоном своему адъютанту: «Преданный, но дурачок!»
Я покачала головой, и Жюно ускакал верхом доложить Наполеону о своем фиаско.
Следующим кандидатом был Мармон, которого я тоже знала по Марселю. Он не делал мне предложения прямо, а говорил много, хитро и все время «вокруг да около». Я вспомнила, что о нем Наполеон сказал: «Умный, держится за меня, чтобы сделать карьеру». Я поняла: он хочет жениться на свояченице Жозефа Бонапарта…
Он станет родственником Наполеона, он исполнит его желание, а одновременно получит неплохое приданое… На деликатные намеки Мармона я ответила не менее деликатным «нет».
Потом я пошла к Жозефу пожаловаться и просить, чтобы он написал Наполеону. Пусть Наполеон избавит меня от сватовства всех по очереди офицеров генерального штаба!
