Всю вторую половину дня мы провели в саду. Солнце еще грело сильно, но желтые листья покрывали газон. Осень вступала в свои права.
Я сидела, сложив руки на коленях, и слушала, как Жан-Батист уговаривает меня подчиниться необходимости. Временами я чувствовала, что его слова не доходят до меня. Тогда я слушала лишь звук его голоса. Он говорил со мной, как со взрослой, потом стал говорить ласково и нежно, как с ребенком.
— Ты ведь знала, что когда-нибудь я должен буду уехать на войну? Ведь ты замужем за офицером! Ты ведь разумная маленькая женщина, нужно взять себя в руки и быть храброй…
— Я не хочу быть храброй, — сказала я.
— Послушай, Журдан взял на себя командование тремя армиями. Я буду командовать дозорными частями и со своим войском пойду к Рейну. Я должен форсировать Рейн в двух местах. Я потребовал тридцать тысяч человек для захвата и занятия Рейнской провинции и соседних немецких областей. Мне обещали дать войско. Но Директория может не выполнить своего обещания. Дезире, я форсирую Рейн с призраком армии и с этой призрачной армией мне придется отгонять неприятеля от наших границ. Ты слушаешь меня внимательно, девчурка?
— Нет ничего такого, что ты не мог бы сделать, Жан-Батист, — сказала я. Моя любовь была так сильна, что глаза наполнились слезами.
Он вздохнул.
— К сожалению, Директория не разделяет твоего мнения и заставит меня форсировать Рейн с бандой рекрутов, нищенски экипированных.
— Мы, генералы, спасли Республику и мы, генералы, ее поддержим, — прошептала я слова, которые однажды сказал мне Наполеон.
— Конечно. Республика поэтому и платит своим генералам. Здесь нет ничего необыкновенного!
— Человек, у которого я сегодня покупала сливы, сказал: «Пока генерал Бонапарт был в Италии, мы были победителями и австрийцы просили мира. Как только он повернулся спиной, чтобы пронести славу Республики к пирамидам, все пошло прахом!» Просто удивительно, как походы Наполеона влияют на умы простых людей!
— Да. Но эту мысль твой торговец сливами высказал не первым. Все говорят уже о том, что поражение Наполеона при Абукире послужило сигналом для нападения на нас всех наших противников. Сейчас нашей главной задачей является удержать границы, в то время как генерал Бонапарт греется на солнышке на берегах Нила со своим прекрасно одетым и вооруженным войском, а «самый сильный человек Франции» — опять он!
— Королевская корона лежит в сточной канаве, и нужно лишь нагнуться, чтобы поднять ее…
— Кто это сказал? — почти вскрикнул Жан-Батист.
— Наполеон.
— Тебе?
— Нет. Он разговаривал сам с собой. Он в это время смотрелся в зеркало. Я нечаянно оказалась рядом.
Мы помолчали. Темнота так сгустилась, что я не различала уже черты Жана-Батиста. Вдруг крики Мари прервали тишину.
— Я не разрешаю чистить пистолеты на моем кухонном столе! Унесите их сейчас же!
Фернан пытался успокоить ее:
— Позвольте мне хотя бы убрать здесь!
А Мари продолжала кричать:
— Уходите с вашим огнестрельным оружием!
— Ты пользуешься пистолетами во время боя? — спросила я Жана-Батиста.
— Очень редко с тех пор, как я стал генералом, — услышала я ответ.
Это была долгая, очень долгая ночь… Я лежала одна в нашей широкой постели и считала удары часов на маленькой церкви Соо, зная, что внизу, в своем рабочем кабинете, Жан-Батист, склонившись над картами, проводит линии, ставит маленькие кресты и кружочки…
Потом я, вероятно, заснула, потому что вдруг проснулась и вздрогнула, почувствовав, что случилось что-то ужасное. Жан-Батист спал рядом со мной. Мое резкое движение разбудило его.
— Что с тобой? — прошептал он.
— Я видела во сне что-то страшное, — сказала я тихо. — Видела, что ты уехал на войну на лошади…
— Я действительно завтра уезжаю на войну, — ответил он.
Это было многолетней привычкой военного: спать так крепко, а проснувшись, мгновенно понимать ясно все происходящее.
— Я хотел бы обсудить с тобой один вопрос, — сказал он. — Я уже об этом думал много раз. Чем ты занимаешься весь день, Дезире?
— Чем занимаюсь? О чем ты говоришь? Вчера я помогала Мари варить сливы. Позавчера утром я была с Жюли у портнихи, м-м Бертье, которая раньше уехала в Англию вместе с аристократами, а теперь вернулась. А на последней неделе я…
— Нет. Я хочу сказать, есть ли у тебя серьезные занятия, Дезире?
— Что значит серьезные? — спросила я удивленно. Он положил руку мне под голову и прижал меня к себе. Мне было так приятно положить голову ему на плечо, когда меня не царапали его эполеты…
— Дезире, я хотел бы, чтобы ты не находила дни очень длинными во время моего отсутствия, поэтому я подумал, что тебе следует брать уроки…
— Уроки? Но Жан-Батист, я не беру уроки уже с десяти лет!
— Вот поэтому я и хочу!
— Меня послали в школу шести лет, вместе с Жюли. Добрые монахини меня учили. Но когда мне минуло десять лет, все монахини были распущены. Мама хотела продолжать наше образование дома, мое и Жюли. Но это не привело ни к чему. А ты сколько времени был в школе, Жан-Батист?
— С десяти до двенадцати лет. Потом меня выгнали из школы.
— За что?
— Один из наших учителей был несправедлив к Фернану.
— И ты? Высказал свое мнение на этот счет учителю?
— Нет. Я дал ему пощечину.
— Это, конечно, лучшее, что ты мог сделать, — сказала я, прижимаясь к нему. — А я думала, что ты ходил в школу целую вечность, потому что ты так много знаешь. Да и теперь ты читаешь так много книг…
— Сначала я просто хотел заполнить пробелы в моем образовании. Потом я начал систематически учиться. Но сейчас меня заинтересовали разные предметы. Например, когда оккупируют новую территорию, чужую страну, нужно знать и экономику, и политику, и юриспруденцию, и… но тебе нет необходимости заниматься подобными предметами, девчурка! Я хочу, чтобы ты брала уроки музыки и хороших манер.
— Уроки хороших манер? Ты хочешь сказать и уроки танцев? Разве я не умею танцевать? Я танцевала у нас на площади Ратуши во время праздников годовщины взятия Бастилии…
— Нет. Это будут не только уроки танцев. Раньше молодые девушки учили множество предметов, которые делали их аристократками. Делать реверансы, например. Жесты, которыми дамы света приглашают гостей пройти из одной комнаты в другую, и прочее.
— Жан-Батист, ты знаешь прекрасно, что у нас только столовая и нет даже гостиной. Если когда-нибудь один из наших гостей захочет пройти из столовой в твой рабочий кабинет, у меня вряд ли возникнет необходимость делать аристократические жесты, чтобы проводить его туда.
— Если я буду военным комендантом где-нибудь, ты станешь первой дамой в том месте и тебе понадобится поддерживать светский тон в твоих гостиных.
— Моих гостиных!.. — Я негодовала. — Жан-Батист, ты опять начинаешь говорить о дворцах!.. — сказав это, я, смеясь, укусила его за плечо.
— Ай! Помогите! — закричал Жан-Батист. Я разжала зубы.
— Ты не можешь себе представить, как в Вене австрийские аристократы и иностранные дипломаты нетерпеливо ждали, когда посол Французской Республики сделает ошибку… Они чуть ли не умоляли меня
