не виделись. Что-то словно затаилось там, на донышке ее глаз, и иногда вдруг всплескивалось, просачиваясь наружу, и тогда Юля начинала вдруг светиться изнутри — тихо и немного торжественно. Наташе было знакомо подобное состояние в людях. Она могла даже по собственному фотоальбому точно указать, где на снимках у нее самой такое лицо. Это бывало в те моменты, когда она бывала влюблена. Или были влюблены в нее. Это состояние обычно набрасывает на людей тень некоторого превосходства, уверенности в своих силах, куражах. Наташу было не обмануть — она стала приглядываться к Юле. Если что-то есть, подруга сама расскажет. Поделится. Но та молчала на эту тему, пересказывая свое житье в Вишневом, а потом вдруг сама спросила:
— С Евгением Петровичем… так и не виделись больше?
У Наташи болью отозвался внутри Юлин вопрос.
— Ой, Юлька! Измучил он меня своим молчанием! Я ведь знаю наверняка, что ему самому трудно молчать, но он не звонит. Иногда мне кажется, я не выдержу, сама позвоню. А потом думаю — нет. Он так хочет.
— Он ведь сам приезжал к нам, — обронила Юля, раскатывая тесто.
— Когда? — Наташа уронила ложку. — Зачем?
— За Андреем. Приехал, сказал, что их санаторий оказывает поддержку воинам из “горячих точек”. И что военный госпиталь, где лечился Андрей, сделал запрос в их санаторий и все такое. Помог Андрею собраться и увез его.
— Вот как… — Наташа села на табуретку. Перестала размешивать ложкой начинку для пирога. — Ничего не спрашивал про меня?
— Ну… ты же знаешь его. — Юля развела руками. — Евгений Петрович иногда бывает таким официальным… И потом, это быстро произошло, он даже пообедать не согласился. Бегом, бегом… Сказал, что у него мало времени.
— Как он выглядел?
Юля пожала плечами:
— Как всегда, в отличной форме. Хорошо одет, подтянут. Мы не успели ни о чем поговорить.
— Понятно.
Юля немного кривила душой. Самую малость. Конечно, Бородин не спросил ее о Наташе, но было заметно, что он делает над собой усилие, что прячет глаза и нарочно нацепляет на себя этот так не идущий ему отстраненный, официальный тон. Он словно боялся вопросов. Вопросов, которые она, Юля, на правах свидетельницы их романа могла задать. Вот об этих своих соображениях и умолчала Юля в разговоре с Наташей.
Между тем за окнами стемнело. Сашка закончил развешивать по стенам гирлянды огней.
— Включай! — приказал он, и Оленька воткнула вилку в розетку. Огни под потолком вспыхнули и замигали. Под елкой что-то щелкнуло, и она завертелась. Оля запрыгала, и Сашка, не теряя солидности, стал убирать инструменты. Когда поставили стол посреди комнаты и накрыли его скатертью, во дворе вдруг звонко залаяла собака. Все как по команде прильнули к окнам. За калиткой маячила долговязая мужская фигура.
— Рожнов… — простонала Наташа.
— О Боже! — Лерка умоляюще воззрилась на мать. — Мам, как он мог узнать, где мы? Он же пьяный лежал, когда мы уезжали.
— Я записку оставила у телефона. Вдруг кто позвонит, чтобы он знал.
— Ну встречай его теперь! С праздником! — Лерка обиженно поджала губы.
А Рожнов уже входил, внося с собой клубы морозного пара и распространяя вокруг аромат свежего похмелья.
— С праздничком!
Довольный собой, стал вытаскивать из карманов кожуха яблоки и раздавать детям. Дед Мороз по- рожновски.
“Видимо, это мой крест”, — мелькнуло у Наташи в голове, но она быстро отогнала прочь эти непрошеные мысли.
Стол получился шикарным. Без красной и черной икры, но зато с пирогами, с огурцами, соленными на вишневых листьях, Наташиными маринованными грибами и приготовленными Леркой салатами.
Рожнов, как водится, быстро захмелел, устроил возню с детьми, и Наташа начала нервничать, опасаясь, не разбил бы чего ненароком. До Нового года оставалось совсем чуть-чуть, когда заскрипели половицы в сенях. Все переглянулись: собака-то не издала ни звука. Кто-то свой! Только Рожнов не обратил внимания — он заснул прямо на паласе, там, где только что возился с детьми.
— Новый год пришел, — прокомментировала Лерка звуки в сенях.
Дверь заскрипела и отворилась. Из новой порции клубов пара возник Андрей. Он широко улыбался. Сашка взвизгнул и стал выбираться из-за стола. Метнулся было в сторону брата, но Наташа остановила его. Схватила в охапку. Она уже сообразила, что Андрей стоит без костылей, самостоятельно. И что он приготовился сделать первый шаг. В комнате упали все звуки — повисла тишина. Только тикали часы в телевизоре — ждали обращения президента.
Андрей вошел в комнату. Он шел сам, не держась ни за что руками, и только подрагивающие от напряжения скулы выдавали степень его напряжения. На паласе возле стола валялись части детского конструктора. Лерка метнулась их поднимать, но Андрей уже, вероятно, успел наступить на какое-то колесико. Он покачнулся, и в это же мгновение возле него оказалась Юля. Она обвила его руками, и от этой поддержки Андрей выровнялся. Юлино лицо оказалось напротив его лица. Она сама поцеловала его — торопливо, словно он мог ускользнуть. Андрей взял в ладони ее голову, наклонился и стал целовать ее в глаза, брови, щеки, нос. Так, словно никого вокруг не было.
И — не было. Рожнов громко вздохнул во сне, и тогда как-то сразу все зашевелились, заговорили, заохали, заахали, и Андрей оказался за столом — в самой гуще суеты. И только Наташа все продолжала смотреть на дверь, откуда только что, как по волшебству, возник Андрей. Там, в темном углу прихожей, стоял еще кто-то. И Наташа своими близорукими глазами не могла сразу разглядеть, но чутьем, седьмым чувством она угадала — Бородин!
— Евгений Петрович, что же вы стоите? — обернулся Андрей. — Скорее за стол!
Евгений Петрович вышел из затененного угла и как-то виновато развел руками. — С Новым годом.
Наташа сидела как приклеенная. Она не двинулась с места, не пошевелилась и никак не ответила на его приветствие. Ей вообще казалось, что она должна сейчас исчезнуть, растаять как снег, принесенный с улицы. Но — не растаяла, не испарилась. Продолжала сидеть и смотреть.
Бородин, вошедший с мороза, Казался ей особенно красивым — его седина шапкой обрамляла лоб. Глаза блестели, а вся его фигура источала такой волнующий запах дорогой мужской парфюмерии. Он всегда пользовался хорошим лосьоном, ароматной пенкой для бритья. Как только его запахи дошли до нее, она почувствовала, как комок подкатил к горлу и настроение, которое она с таким трудом пыталась установить в своей душе весь вечер, вмиг улетучилось, сменилось болью. — Зачем ты приехал, Бородин?
— Андрей очень просился. Я не смог его отпустить одного. Пока он без костылей одолевает лишь несколько шагов. Но это прогресс для него.
— Да. И кажется, он влюблен.
— Да.
Евгений Петрович сидел за столом рядом с Наташей. Прямо перед ними посапывал Рожнов. Евгений Петрович выглядел напряженным. Было понятно, что он не сможет расслабиться, снять свою маску и стать сегодня таким, как бывал по праздникам — компанейским и благодушным.
— Я хочу поднять этот бокал за прекрасного человека, — подал голос Андрей, и все, в том числе и Бородин с Наташей, обернулись. — За великолепного врача Евгения Петровича Бородина!
Евгений Петрович машинально отпрянул от стола, словно пытаясь спрятаться.
— Ура! — сказала Лерка, и Наташа не смогла не обратить внимание на ту нарочитую браваду в словах и движениях, что сквозили в поведении дочери. В честь чего это у нее?
Но тут же Наташа переключилась на речь Андрея. Ей было небезразлично слушать, какой, оказывается, Бородин внимательный и настойчивый врач, какой он дотошный администратор и как он сердечно отнесся к Андрею. Тот теперь считает его своим крестным отцом. Бородин был вынужден встать и подойти к Андрею,
