невеселая?
– Что ты, Леня. Я просто умираю от смеха.
Полина повернулась и пошла к себе. Она была не в состоянии с кем-либо разговаривать. Она чувствовала такое опустошение, что сомневалась, дойдет ли до дома. Сможет ли завтра утром встать и подоить корову. Ей казалось, что вся она кончилась здесь, сегодня. На этих танцах. Она вошла в кабинет и закрыла за собой дверь. Только бы не притащился Мухин делиться радостью по поводу предстоящей рыбалки. Она больше не хочет никого видеть. Пришить пуговицу и закрыть клуб. Домой! Скорее домой!
Когда дверь кабинета скрипнула, Полина даже не обернулась. А когда все-таки повернулась, то от неожиданности больно укололась иголкой. В дверях стоял Добров, смотрел на Полину и улыбался. В распахнутом плаще он выглядел каким-то свежим, праздничным, радостным. В довершение впечатления он протянул Полине букет ландышей. Ей стало неловко за свой вид, за выдранную «с мясом» пуговицу. Ландыши же просто обескуражили ее. Она помнила, что зла на Доброва, что собиралась ругаться с ним… Но поняла, что ничего не получится. Она рада ему, и ужасно тронута этими ландышами, и вообще…
– А у нас драка была, – поделилась она насущным. – И мне тоже досталось… вот. – Она показала пуговицу.
Добров взял ладонь вместе с пуговицей и спрятал ее в своих руках.
– Я скучал, – признался он.
Полина чуть не ответила: «Я тоже». Но почему-то сказала совсем другое:
– А нам скучать не приходится…
– Да. У вас весело, – кивнул он. – «Скорая» мне навстречу попалась. Кому-то плохо было?
– Всем было хорошо. А вот мне, кажется, плохо.
Она действительно почувствовала, как мошки заплясали перед глазами.
Добров угадал ее состояние, подхватил под руку, довел до дивана.
– Что такое? – Он внимательно вгляделся в ее лицо.
– Сейчас пройдет, – улыбнулась Полина. – Голова что-то закружилась.
– Я посижу с вами. Лекарство нужно? Я теперь вожу с собой полный бардачок всяких лекарств.
– Лучше поставьте чайник.
Она поймала себя на мысли, что действительно хочет, чтобы он посидел с ней. Чтобы он был рядом сегодня и никуда не уходил. Это чувство было ново. Она немножко усмехнулась в душе. А его спросила:
– Справитесь?
Борис кивнул и быстро организовал стол. Они пили чай и разговаривали. Говорить с Добровым было легко, она это и раньше замечала. А сейчас она, как близкому человеку, жаловалась ему на все больше молодеющее на селе пьянство. Повальное пьянство молодежи, которое почему-то причиняет боль ей лично.
– Понимаете, я ведь всех этих детей знаю с рождения. Все их болячки знаю. Как родители тряслись над ними, маленькими… Я им прививки делала, рост измеряла. А теперь…
Она махнула рукой. Ну что делать, не может она смотреть равнодушно, как они гробят свои жизни. Это сравнимо разве что с эпидемией, с напастью, с проклятием. Это замкнутый круг, из которого не видно выхода или даже слабого просвета.
Добров слушал ее, и в его глазах она читала понимание.
– Как Тимоха? – спросил он, когда безрадостная тема была исчерпана.
Полина вздохнула:
– Влюбился Тимоха. В Марину. Совсем соображение потерял. Ему четырнадцать, ей – девятнадцать.
– Переживет, – отозвался Добров. – Я тоже был в учительницу влюблен. Первая любовь – тут не угадаешь. Накрывает с головой. Пройдет…
– Да ведь страдать парень будет! Жалко…
– Он сильный. Переживет, – повторил Добров.
– А у вас как дела? – спохватилась Полина. Вспомнила, что Добров ездил к жене по поводу сына.
– Все хорошо, – кивнул Добров. – Суд удовлетворил мой иск. Теперь могу забирать Ростика на все каникулы. Зимой и летом.
– Вы довольны?
– Это лучшее, на что я мог рассчитывать.
– Понятно…
Они вместе закрыли клуб. Ночь звенела над селом прозрачная, свежая. В овраге за клубом заливались соловьи. Пахло цветами: сиренью, акацией, ландышами… Все вместе создавало пьянящую атмосферу весны, которая мешает спать, гонит людей на улицу, под мерцающее звездное небо, толкает на безумные поступки. Когда шли от клуба домой, Полина уже знала, что Добров сейчас позовет ее гулять. И что она согласится. Так и случилось. Едва они дошли до магазина, Добров предложил повернуть назад, идти за село, куда глаза глядят, слушать соловьев и дышать весной.
– Это безумие – спать в такую ночь! – с жаром уверял он, уводя Полину прочь от дома.
– Безумие – гулять по ночам, имея взрослого сына.
Полина хоть и возразила Доброву, но все же позволила подбить себя на авантюру. Они обогнули клуб, спустились вниз, миновали овраг и оказались в поле за селом.
Ночь сделала очертания привычных мест таинственными, незнакомыми.
– Я не видел вас целую вечность, – сказал Добров. – Я думал о вас.
– Очень тронута, – ответила Полина. – А я, даже если бы совсем не хотела думать о вас, была вынуждена это делать.
– Не слишком обещающее начало. Кто же вас вынуждал?
– Люди. Каждый посчитал своим долгом рассказать о ваших делах, о ваших «подвигах». Все почему-то считают, что вы все это делаете лично для меня.
– А вы? Вы так не считаете?
Полина не собиралась сегодня развивать эту тему. Так получилось, что разговор, которого не избежать, должен был состояться в такой романтической обстановке. Ночь, звезды, соловьи. И как будто не было этого кошмара на танцах, ничего не было.
– Да при чем здесь я? – возмутилась Полина. – Разве я вас о чем-то просила?
– Нет.
– Но зачем вы все это делаете? Зачем вам деревня с ее проблемами? Зачем было ремонтировать столовую? Говорят, вы детскую площадку возле детсада возводить собрались?
– Собрался. Сделаю.
– Зачем?!
Полина даже остановилась, чтобы получше рассмотреть лицо Доброва, когда он будет отвечать на вопрос.
– Нет, вы будто не рады! – рассмеялся он. – Кто говорил мне, что мечтает о возрождении деревни?
– Да, я мечтаю, я здесь родилась. Но вам-то это зачем? Люди вас не понимают, поэтому не доверяют. Некоторые даже смеются.
– А вы?
– Что – я?
– Вы доверяете?
Полина помолчала. Потом честно сказала:
– Я думаю, что это порыв. Увлечение вашей ищущей натуры. Что запал ваш, Борис Сергеевич, скоро кончится и вы исчезнете без следа. И… все забудете. А мы останемся.
Добров ответил не сразу. Постоял, глядя на редкие огоньки спящей деревни.
– Полина… Если честно, я не знаю, что будет завтра. Может, уеду, может, и забуду. А столовая останется. И детская площадка останется. Вот еще одна задумка у меня родилась. Хочу с Тимохой обсудить.
– Что за задумка? – насторожилась Полина. Все, что было миром Доброва, становилось для нее и сына одновременно манящим и чужим. Она пугалась новых идей Спонсора.
