пристальный, недобрый взгляд деверя. Муж постоянно уезжал по своим делам, а этот, как назло, все время торчал дома. Уже неделю как она не могла подать никакой весточки Володе, хотя знала, что тот каждый день в условленное время ждет ее на кладбище комбайнов. Варианты исключались. Встреча в магазине, у молочного киоска или на почте немедленно была бы зафиксирована Игорем. Она подозревала: тот задался целью ее выследить. Выследить и отравить и без того несладкую жизнь.
Ее затворничество с каждым днем становилось все невыносимее. Сегодня она попыталась улизнуть из дому незаметно для всех. Выбрала время, когда Игорь возился в гараже, и, бросив свекрови: «Я на почту» – через заднюю калитку выскользнула на улицу.
Она бежала так, словно за ней гнались. Миновала крайний дом у оврага, дорогу, свернула к старым мастерским и остановилась. Там, на размытой дождями дороге, застряла председательская «Волга». Возле машины возились мужики. Не было никакой возможности у них на глазах пройти к заправочной будке. Убитая неудачей, Ирма поплелась назад. Самые черные мысли, которые она обычно безжалостно давила в себе, вдруг, как растревоженные змеи, вылезли наружу, оплели ее, одна мрачнее другой.
Слезы, появившиеся из ничего, из пустоты, душили ее, не давали дышать. Ирма шла, не разбирая дороги. Никакого плана не было у нее в голове. Она шла и боролась со слезами. И вдруг обнаружила, что идет улицей своего детства, к отцовскому дому. Она нисколько не удивилась, что ноги привели ее сюда, куда носила она обычно все свои печали. Села на лавочку напротив дома, подняла глаза… И застыла в немом потрясении. Прямо перед ней находились металлические ворота гаража. На их гладкой синей поверхности белели мелом выведенные печатные буквы: «Олененок! Я изнываю в разлуке!»
Вся кровь бросилась ей в голову. Она оглянулась. Ей казалось, что из окон всех ближайших домов следят за ней невидимые глаза. Сомнений у нее даже не возникло. Олененком ее называл Володя. Он говорил: «Мой испуганный олененок». Сотни оттенков живого чувства всколыхнулись в ней. Первым ее порывом было – подойти к гаражу. Но уже в следующую секунду она с гулко бьющимся сердцем уходила от этого места, унося с собой это горячее, нежное, наполненное одной ей ведомым смыслом. «Олененок! Я изнываю в разлуке!»
Сразу же, мгновенно, утраченное было равновесие вернулось к ней. Он изнывает, как и она. Он думает о ней, ищет встречи. Это был желанный глоток воды. Теперь она снова могла жить. Но возле калитки она столкнулась с Игорем. Лицо его было красным, а волосы – мокрыми. Будто он только что сдал кросс. Игорь хмуро наблюдал, как она входит во двор.
– Ты не была на почте! – в упор выпалил он.
– Не была, – согласилась Ирма. – Тебе-то что?
– Ты сказала матери, что идешь на почту! А сама пошла в другую сторону!
– Куда же? – Ирма прошествовала мимо, не удостоив деверя даже насмешливым взглядом. Ей показалось – она слышала, как скрипнули его зубы. Он двинулся следом.
– Думаешь, ты умней всех? Я тебя выслежу! – прошипел он ей в затылок.
– Удачи! – бросила она через плечо и захлопнула дверь прямо перед его носом.
Она «умыла» его! В ее душе родилось мстительное торжество. Впрочем, едва она поднялась по лестнице, заметила, что новыми глазами смотрит на все в этом доме. Ее мир перевернулся с ног на голову. Она почти не могла дышать. Потолки, что ли, опустились ниже? Дом давил на нее. Сердце то колотилось как бешеное, то вдруг замирало, и ей приходилось ртом ловить воздух. Она подумала, что не выдержит здесь больше ни дня. Дом выталкивал ее из себя. Она не находила себе места. Только детская, заваленная Катюшкиными игрушками, могла хотя бы ненадолго утихомирить вдруг вспыхнувший в душе пожар. Но ребенок как зеркало отражал ее состояние. Девочка не поддавалась на уговоры и убаюкиванье. Она плакала и рвалась из кроватки, как только Ирма пыталась ее уложить.
Это длилось до темноты. Наконец девочка устала и сникла. Ирма катала кроватку, тихонько напевая. Глазки у девочки слипались. Когда она почти уснула, послышался шум подъехавшей машины. Павел. Ирма как-то отстраненно слушала звуки: скрип ворот, голоса во дворе, тяжелые шаги на лестнице. Она словно раздвоилась. Одна Ирма качала ребенка, а другая смотрела на все со стороны, словно на уже не раз виденный фильм.
– Ирма! Муж приехал! Встречать собираешься? – гремело с лестницы.
«Пьяный», – поняла Ирма. Выглянула:
– Тише, Катя почти уснула. Что-то она сегодня плохо засыпает…
– Что такое? – сделав голос немного слащавым, каким он обычно разговаривал с дочерью, спросил Павел. – Почему не спим? А иди к папе… Идем к папе, котик…
И он протопал мимо Ирмы к детской кроватке.
– Паш, я бы сама тут… – попробовала возразить Ирма. – Ты иди, умойся… Я скоро приду.
Он не слушал ее. Молча достал ребенка из кроватки и поднял над головой. Девочка, готовая заплакать, напряженно вглядывалась в стоящих внизу взрослых.
– Паш, она капризничает сегодня, – попыталась вмешаться Ирма. – Может, животик болит, может, еще что… Давай я ее покачаю…
– А где Катя? Где у нас Катя? – не слушая жену, продолжал Павел. – Папа лучше покачает!
Он подбросил девочку высоко над головой, как делал это и раньше, в минуты игры. Но сегодня полусонная, не расположенная к играм малышка сразу испугалась, закричала.
– А Катя высоко, – не замечал реакции дочери Павел. – А где Катя высоко? Полетели…
Девочка в ужасе искала глазами мать, которая металась внизу, не в силах прекратить опасную игру.
Ирма с бессилием и все возрастающим беспокойством наблюдала, как исказилось у малышки лицо, как она хватает ртом воздух, но не успевает. И изо рта вырывается только жалкий беспомощный писк.
Ирма хотела было вцепиться в мужа, остановить его, но тогда он мог промахнуться, а девочка – упасть на пол. Павел, казалось, один ничего не замечал. Он наслаждался затеянной игрой – подбрасывал ребенка, ловил и снова подбрасывал еще выше.
– Да помогите же кто-нибудь! – наконец заорала Ирма, выбежав на лестницу.
Дом словно вымер. Ирма кричала, перевесившись через перила, пока снизу не показались обе золовки и свекровь. Она не слышала, что они говорили ей. Она сползла на пол возле перил и, словно оглохшая, уставилась в стену.
Очнулась Ирма от сильного запаха нашатыря, ударившего в нос. Она лежала в своей постели, рядом сидела сестра Павла, Лидия.
– Очнулась, что ли? – осведомилась та, убирая нашатырь в коробочку. – Ну вы и придурки! Из-за ерунды столько шума!
– Где Катя? Как она? – Ирма села на кровати и огляделась, будто ребенок должен находиться здесь, в их с Павлом спальне.
– Да спит твоя Катя, десятый сон досматривает. Мать ее в гостиной уложила. Ну и заполошная ты, Ирма… – Лидия зевнула. – Делов-то… Ну, поиграл мужик с ребенком. Подумаешь… Мать вон до тряски довели, – кивнула на дверь.
– А Павел где?
– Приехали за ними. Позвали. Они с Игорьком быстро собрались, даже ужинать не стали. Укатили. Не бери в голову. Первый раз, что ли? К утру прикатят. Спать давай. Времени – двенадцать.
И Лидия как ни в чем не бывало поковыляла к двери.
Некоторое время Ирма слушала ее шаги по лестнице, скрип дверей. Наконец в доме все стихло. Тогда Ирма вскочила и четко, без суеты, начала действовать. Она достала сумку с документами. Вынула свой паспорт и свидетельство дочери. Открыла шкаф и равнодушно скользнула взглядом по ряду плечиков с одеждой. Она достала лишь коробочку с письмами родных, конверт с евро, которые прислали ей сестры к дню рождения, собрала белье. В небольшую дорожную сумку покидала колготки и костюмчики дочери. Больше ничего не взяла. Надев джинсы и мягкие летние кроссовки, она бесшумно сбежала вниз и скользнула в гостиную. Ирма чувствовала лишь холодное отчуждение и дикое желание, чтобы ничто не помешало ей в этот час. Катя спала в пижаме и даже не проснулась, когда Ирма надела на нее теплые носки и комбинезон. Взяв ребенка, Ирма скользнула через заднюю дверь в огород. Теперь ей могли помешать только Павел с Игорем, подъехав не вовремя. Ирма пробежала через огород, толкнула заднюю калитку. Деготь загремел цепью, заскулил.
