Наверное, героическое афганское прошлое сыграло свою роль. А может быть, у судьи, немолодой седеющей женщины, были какие-то иные причины, но она по большому счету проигнорировала требования государственного обвинителя и особой общественной опасности в деяниях Жигана не обнаружила.
Конечно, могла бы дать и по минимуму – три года. Но даже такой приговор показался прокурору излишне мягким.
Во всяком случае, еще несколько дней после суда Жиган провел в следственном изоляторе. Утрясались какие-то мелочи, оформлялись документы.
Жиган все это время находился в одной и той же камере, которая стала для него почти родной. Люди менялись, тасовались, как карты в колоде, а он по-прежнему оставался здесь.
К счастью, рядом был и Архип. Следствие по его делу затягивалось. И не потому, что Архип особенно упорствовал или не желал взять вину на себя.
Хозяева квартиры, которую он «поставил» в последний раз, оказались детьми одного из колен Израилевых. Они собирали документы на выезд в страну обетованную и были больше озабочены собственным будущим, чем судьбой вора, который и украл-то всего пару сотен рублей и несколько облигаций. Большую часть своих денег зажиточное семейство успело перевести в доллары и хранило их в более надежных местах, чем домашний чулан.
Следователя, который вел дело Архипа, неожиданно прикомандировали к большой группе подмосковных и столичных сыщиков, которая отправилась в солнечный Узбекистан. Это было еще одним следствием перемен в верхах. Разворачивалось громкое «хлопковое» дело. В этом были замешаны высокие партийные руководители, крупные хозяйственники, а мелкая шушера вроде Архипа могла и подождать.
Вот он и ждал – пока ему назначат нового следователя, пока тот ознакомится с предварительными материалами, снова вызовет свидетелей и пострадавших. Пострадавшие вызовы следователя игнорировали. Архип и сам тяготился пребыванием в следственном изоляторе, хотя повторял, что тюрьма – его дом родной.
Все чаще и чаще на него находило мрачное настроение. Обычно разговорчивый и словоохотливый, он замыкался в себе, сидел на угловых нарах, обняв руками колени, или тихонько напевал под нос какую- нибудь старую воровскую песню.
Помалкивал и Жиган. Переломанное предплечье зажило на удивление быстро. А вот ожог на руке еще долго доставлял неприятности. Сказывались плохое питание и условия содержания. Лишь один раз за все время пребывания в следственном изоляторе Жигану удалось попасть на больничку, и медсестра, пожилая хмурая тетка, сделала ему перевязку.
– Сыро-то в камере, поди? – сказала она, оглядев запущенную рану.
– Как и везде, – ответил Жиган.
– Потому кожа у тебя не заживает, а гниет. Рубцы до конца дней останутся.
– И так не забуду.
Вечерами он лежал на нарах, равнодушно глядя в потолок, покрытый темными пятнами влажных разводов. Зима была затяжная, с частыми и долгими оттепелями, сырыми и угрюмыми.
Думать не хотелось, но мысли неотступно лезли в голову. Главное, чего он никак не мог понять, – почему так глупо попался?
Кажется, все было на мази. Чалдон сделал ключи, вскрыл тачку, отогнал напарнику. Всего-то и нужно было, что добраться до клиента. Откуда в раннее холодное утро на дороге оказались менты?
Все мысли Жигана приводили его к единственному выводу – его сдали. Кто-то настучал.
Но кто? Чалдон? Нет, не может быть. Этому от жизни вообще ничего не надо, только забить косячок и затянуться. Хотя…
Архип вот говорил, что таких, как Чалдон, менты очень легко делают своими стукачами, или, как они выражаются, штатными информаторами.
Человека, находящегося в наркотической зависимости, очень легко купить. И затрат особых не требуется. Пообещай ему пару косячков, он и сломается.
Нет, Жиган все равно не верил в предательство Чалдона. Если бы настучал он, то следствию было бы легко привлечь его в качестве свидетеля. И тогда капитан Дубяга добился бы своей цели – пришил Жигану соучастие в преступной группе.
Тогда кто? О готовящемся угоне «Жигулей» знали только Игнат и, возможно, люди из окружения Пантелея. Родной брат не мог сдать его ментам. Остается последнее предположение – Пантелей или кто-то из его «шестерок».
Пантелей был лично заинтересован в удачном завершении дела, ведь Игнат задолжал ему немалую сумму. Пройдет все как надо – филки вернутся.
Константин пытался вспомнить физиономии тех, кто во время встречи в кабаке окружал Пантелея. Вообще-то у него была неплохая память на лица, но, как он ни старался, всякий раз перед его мысленным взором возникала оскаленная ухмыляющаяся харя рогатого черта. Сам Пантелей тоже виделся ему бесом, а вокруг него плясали, размахивали хвостами и стучали копытами мелкие бесенята.
Всякий раз, когда Жигану являлись эти видения, он громко сплевывал и переворачивался на другой бок.
– Ты чего? – спрашивал, вздрогнув, Архип.
– Так, привиделось.
– Креститься надо, – бурчал Архип.
– Пробовал, не помогает.
– А ты по-старообрядчески попробуй.
– Двумя пальцами?
– Вот именно.
Пробовал Жиган и двумя пальцами – тоже не помогало. Если что и отгоняло гнусных чертенят, так другие воспоминания.
Пыльные дороги Афгана, натужно ревущие грузовики, которые медленно поднимаются в горы, остовы обгоревших, обуглившихся танков и бронетранспортеров, вертушки и «черные тюльпаны»: «груз-200», «груз-300», и еще многое-многое другое…
Утро того дня, когда он покинул следственный изолятор, было сырым и промозглым. Жигана вывели во внутренний двор, где стоял автозак-«блондинка». В фургоне было так же холодно, как и снаружи.
Здесь уже сидели, съежившись, несколько заключенных. После того как внутрь по ступенькам поднялись конвойные, дверь захлопнулась, и машина отправилась в путь.
Всю дорогу, а она была долгой, конвой, как и зеки, щелкал зубами от холода, хотя солдаты были одеты по зимней форме.
Через маленькое окошко из «блондинки» были видны только кусок серого неба и верхушки деревьев. Машина, судя по всему, ехала по обледеневшему шоссе. Колеса мелко подрагивали, на поворотах и при торможении автомобиль слегка заносило в стороны.
Через несколько часов в окошке показались такие же серые, как небо, стены домов. Замелькали фонарные столбы. Зеки безучастно поглядывали то на конвойных, то дpуг на дpуга.
Уже находясь в пересылочной тюрьме и дожидаясь формирования своей партии, чтобы отправиться по этапу, Жиган узнал, что его привезли в Москву.
Но задержаться в столице – пусть даже за тюремной решеткой – не удалось. На следующий же день Жиган погрузился в тюремный вагон, который шел на север.
Исправительно-трудовая колония № 6 Управления исправительных дел ОВД Кировской области мало чем выделялась среди сотен других подобных учреждений по всей стране. Единственное отличие этой колонии общего режима состояло в том, что ИТК-6 в уголовной среде относили к сеpым, то есть зонам, живущим и не по понятиям, и не ссученным.
Начальником зоны, или хозяином, по здешней терминологии, был полковник Жуликов. Впервые услышав его фамилию, Жиган был немало удивлен. «Их в управлении кадров специально подбирают по фамилиям, что ли?» – подумал он.
А вот внешность полковника Жуликова вовсе не соответствовала его легкомысленной фамилии. Это был высокий тучный мужчина с животом, напоминающим пивной бочонок. На его красном обветренном лице
