вновь скрывается из вида.
Накануне они раз двадцать обсудили всю последовательность действий, чтобы обойтись, по возможности, без сигналов. Жестами в темноте не попереговариваешься, а кричать или подавать сигналы фонариком было опасно, можно было привлечь внимание охранников и, подставившись раньше времени, провалить всю операцию.
Макеев примерился наконец и начал разворачивать стрелу.
Он дернул слишком резко, и Панфилов почувствовал, как его начало раскачивать на высоте восьмого этажа. Он матерился, но ничего сделать не мог. Оставалось теперь только надеяться на искусство крановщика Макеева и на свою удачливую судьбу.
Стрела наконец перестала двигаться, и Панфилов, качаясь в бадье, видел, как Макеев энергично показывает ему что-то руками. Рад, наверное, что с управлением справился.
– Какого черта? – пробормотал Панфилов и выглянул из бадьи.
Он висел как раз напротив окон квартиры Козлова. Если бы не раскачивание, то это была бы идеальная позиция для стрельбы. Главное, чтобы Макеев не ошибся в уровне, когда будет поднимать его во второй раз.
Константин подал Макееву знак, чтобы тот его опускал вниз, и вновь спрятался на дне бадьи. Было еще достаточно светло, его мог заметить кто-то из жильцов дома, например, и забеспокоиться. Один звонок в милицию, и все их дело будет сорвано.
По данным предварительного наблюдения, Козлов появлялся дома не раньше одиннадцати часов вечера. К этому времени, слава богу, уже достаточно темно. Макеев, как и договорились, спускаться с крана не стал, а наблюдал за подъездом, в котором жил Козлов. С высоты крана он очень хорошо просматривался.
Панфилов устроился внизу, прилег на какие-то доски и курил сигареты одну за другой, ожидая условного сигнала от Макеева.
Уже стемнело, и Панфилов начал ощущать нетерпение, словно охотник перед зорькой, сидящий в кустах с ружьем в руках.
Наконец раздалось громыхание жести по земле. Панфилов вскочил на ноги. Это Макеев, как и было условлено заранее, сбросил сверху пустое ведро – подал Константину условный знак, что машина с Козловым – у подъезда.
Константин еще раз проверил стропы на бадье и залез в нее, не мешкая ни секунды. Бадья тут же вздрогнула и закачалась в воздухе – Макеев начал подъем. Константин вцепился в ее острые металлические края.
Панфилов удивился даже, насколько осторожнее Макеев поднимал его на этот раз, бадья почти не раскачивалась: Макеев не спешил и не рвал рычаги с судорожной нервозностью.
Выглянув из-за края большого железного корыта прямоугольной формы, которое представляла собой бадья для раствора, Панфилов наблюдал, как он стремительно поднимается к цели своего воздушного путешествия – на огневой рубеж, находящийся метрах в сорока-пятидесяти от окон стоящего напротив стройки жилого дома.
Когда Макеев поднял его на нужную высоту и развернул стрелу крана в сторону козловского дома, Панфилов с удовлетворением отметил, что его бадья почти не раскачивается, хотя и совершает небольшие колебания. Он примерился, удобно ли ему будет целиться, и остался доволен. Окна квартиры Козлова находились точно напротив него, чуть ниже по уровню. Идеальная мишень – как в тире!
Константин достал пистолет и застыл в ожидании. Теперь все зависело от того, не ошиблись ли они с Макеевым в своих расчетах, правильно ли просчитали психологическую реакцию человека, озабоченного тревогой за свою жизнь. Если он действительно озабочен этим, он обязательно проверит, что за решетки поставили на окна его квартиры. Так уж устроено большинство людей – привыкли проверять все лично, не доверяя никому.
Через пару минут прямо напротив Константина в квартире Козлова зажегся свет. Он сразу же отметил, что шторы на окнах не задернуты.
Лучше всего с места, на котором находился Константин, просматривалась спальня, с выходом на лоджию. Видна была и почти вся гостиная – лишь угол ее загораживала стена, еще в одной комнате Константину виден был лишь небольшой клочок пространства.
Он нисколько не волновался. Что волноваться, если пока еще ничего не случилось? До тех пор, пока он не выстрелит, все будет тихо и спокойно. А уж потом… Ну что ж, поживем – увидим.
Охранника Константин так в квартире и не увидел, вероятно, он лишь прошел по коридору, заглянул в комнаты и, не обнаружив в них ничего подозрительного, отправился на кухню – варить кофе или перекусить, а то и выпить, черт его знает… Впрочем, это нисколько не интересовало Панфилова.
Его больше беспокоило то, что он не видит ни в одной из комнат самого Эрнста Федоровича. Но Константин тут же подавил в себе это беспокойство, убедив себя, что охранники не могли приехать одни. А привозить, кроме самого хозяина, им было некого – тот жил один, не имел ни жены, ни детей; любовниц же он перестал возить к себе с того самого дня, как Макеев отправил Белоцерковскому последнее послание. Видно, все желания у мужика напрочь отшибло после полученной им угрозы.
Эрнст Федорович скорее всего принимает душ, переодевается – мало ли какие могут быть у человека дома дела? Курит, может быть, сидя в сортире… Появится, куда он денется…
«Внимание! – скомандовал вскоре Панфилов себе. – Вот и он, голубчик!»
Константин взял пистолет в обе руки и приготовился целиться. Панфилову нужна была всего секунда, чтобы поймать на прицел жертву. Нужно было только не делать резких движений, чтобы не раскачать бадью, если это случится, возможность промаха возрастет раза в три.
Козлов появился в своей спальне в длиннополом халате. Он держал в одной руке бутылку – Константин не мог разглядеть, какую именно, в другой – фужер. Время от времени он наливал себе и выпивал, так и не расставаясь со своей бутылкой.
Вот Эрнст Федорович включил в спальне телевизор, бросил на кровать пульт и повернулся к окну. Константин понял, что первым его желанием было – задернуть штору на окне. Но тут он, конечно, вспомнил, что ему буквально сегодня поставили на окна решетки. И поэтому он взялся прежде всего не за штору, а за ручку двери на лоджию. Дверь тоже была оборудована металлической решеткой.
В принципе Константин мог бы уже выстрелить. Он не сомневался, что попадет в человека, фигуру которого хорошо было видно через застекленную дверь. Но недвусмысленное намерение объекта выйти на лоджию заставило его немного помедлить.
Он дождался, пока Эрнст Федорович распахнет дверь и окажется прямо перед ним, не отгороженный от прямого выстрела решеткой и стеклом.
Панфилов дал ему сделать по лоджии только один шаг. Константин быстро, но плавно приподнялся на полусогнутых ногах и, вытянув руки с зажатым в них пистолетом вперед, поймал на мушку голову Козлова.
Уже нажимая на курок, Панфилов увидел, что Эрнст Федорович оглянулся в его сторону. На полутемной лоджии, свет на которую падал из квартиры, трудно было разглядеть выражение его лица, но Константин был уверен, что последнее выражение, которое застынет через мгновение на лице Козлова, будет выражение испуга.
Выстрел грохнул в ночной тишине, нарушаемой отдаленным гудением машин по Садовому кольцу, как резкий удар хлыста. И следом за ним тотчас прозвучали еще два, словно двойное эхо первого выстрела.
Четвертый раз стрелять Панфилов не стал. Он прекрасно видел, как разлетелись в стороны осколки черепа стоящего на лоджии человека. Да и времени терять было нельзя. Нужно было позаботиться об охранниках, в первую очередь о том, что остался на улице, в машине.
Едва отзвучали выстрелы, как лебедка крана заурчала и бадья, вздрогнув, пошла вниз и в сторону. Панфилов убедил Макеева в банальной, по сути, мысли, что лучшая защита – это нападение, и в первую очередь не удирать нужно после того, как они расправятся с Козловым, а нейтрализовать охранников.
Переместив стрелу на несколько десятков метров вправо, Макеев опустил бадью пониже, и Панфилов, выглянув из своей металлической засады, увидел, как выскочил из подъезда охранник и бросился к машине. Он услышал выстрелы и помчался узнавать, в чем дело.
