— Конечно. Просто потрясающая.
— Прекрати сейчас же! Да посмотри же на нее! По нынешним меркам немного маловата, зато крепкая и красивая. Как ты считаешь?
Он взял одну из ее грудей в ладонь и рассмотрел с внимательностью профессионала.
— Очень красивые, — подтвердил он. — И числом две, что особенно радует.
— Так почему же ты, наконец, не сдашься и не переспишь со мной?
— Потому что ты кривляешься, преодолевая природную стеснительность. Более того, ты девственница. Кривляния я могу простить, потому что их ты перерастешь. Но девственность — никогда. Кстати, не хочешь надеть блузку?
— Не-ет. Вряд ли. Как знать? Может быть, когда-нибудь в тебе заговорит естественное желание — и ба-бам!
— Ба-бам?
— Лучше, чем “трах”. Давай налью еще кофе.
Она наполнила его чашку, а со своей подошла к краю хоров и, облокотясь о перила, принялась задумчиво осматривать неф церкви.
Черри была ближайшей соседкой Джонатана, и жила она вместе с прислугой в большом и нелепом особняке в четверти мили по дороге. Они на пару оплачивали содержание искусственного песчаного пляжа, соединявшего их владения. Ее отец, Джеймс Мэттью Питт, юрисконсульт крупной компании, купил поместье незадолго до смерти, и Черри очень понравилась роль хозяйки. На время своих отлучек Джонатан вверял ей присмотр за домом и оплату счетов. У нее был свой ключ от дома Джонатана, она приходила и уходила, когда хотела, пользуясь то его библиотекой, то — заимообразно — его шампанским для своих вечеринок. На эти вечеринки он никогда не ходил, не имея ни малейшего желания сводить знакомство с раскрепощенными молодыми людьми ее круга. Само собой разумеется, Черри ничего о Джонатане не знала — кроме того, что он преподаватель и критик-искусствовед и, насколько она знала, довольно обеспеченный человек. В подземную галерею ее никогда не приглашали.
Их флирт мало-помалу перерос во все более мощный натиск со стороны Черри и все более стоические отказы со стороны Джонатана. Все строилось на негласной договоренности, что задача Джонатана и сводится к тому, чтобы постоянно ее отшивать. Если бы когда-нибудь он в этом не преуспел, она была бы совершенно ошеломлена. Их битва никогда не утрачивала некоторой толики шарма — обе стороны вели ее изобретательно и с юмором. Их отношениям лишь добавляло остроты то, что некая отдаленная возможность все же маячила на горизонте.
После затянувшейся паузы Черри, не оборачиваясь, сказала:
— Понимаешь ли ты, что я единственная двадцатичетырехлетняя девственница на всем Лонг- Айленде — не считая паралитичек и, возможно, кое-кого из монахинь. И виновен в этом ты. У тебя есть долг перед человечеством — распечатать меня.
Джонатан раскачался и встал.
— Для меня избегать девственниц — вопрос не только этики, но и механики. Нам, пожилым мужчинам, с девственницами бывает нелегко.
— О’кей. Терзай свою плоть. Отказывай себе в плотских удовольствиях. Будто меня это интересует.
Она пошла следом за ним в ванную. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум воды, низвергающейся в его римскую ванну.
— Конечно, на самом-то деле мне не все равно! В конце концов, кто-то же должен меня распечатать!
Он подал голос из уборной.
— Кто-то должен и мусор вывозить. Но только не я. — И он поставил эффектную точку, с шумом спустив воду.
— Очаровательное сравнение!
Он вернулся в ванную и опустился в горячую воду.
— Может быть, оденешься и приготовишь нам легкий завтрак?
— Я не в жены тебе набиваюсь, а в любовницы!
Тем не менее она неохотно возвратилась в спальню.
— И надень блузку, прежде чем спустишься! — крикнул он ей вслед. — Там может быть мистер Монк. — Мистер Монк был его садовник.
— Интересно, может быть, он захочет избавить меня от этой постыдной непорочности.
— Если только за дополнительную плату, — пробормотал Джонатан про себя.
— Тебе, наверное, яйца всмятку? — крикнула она, уходя.
После завтрака она бесцельно бродила по оранжерее, а он тем временем принес утреннюю почту в библиотеку, где намеревался немного поработать. Он удивился и забеспокоился, не найдя обычного синего конверта из ЦИРа с наличными. По традиции, этот конверт всегда опускали в его почтовый ящик в первую ночь после его возвращения с задания. Джонатан был уверен, что произошел не просто недосмотр — Дракон что-то задумал. Но ему оставалось только ждать, поэтому он занялся счетами и выяснил, что, когда он расплатится за своего Писсарро и выплатит садовнику летнее жалование авансом, у него мало что останется. Летом роскошной жизни не предвидится, но кое-как он протянет. Его больше заботило то, что он обещал подпольному торговцу картинами в Бруклине заплатить сегодня. Он решил позвонить и уговорить торговца придержать картину еще на день.
— ...и когда же вы сможете забрать ее, Джонатан? — спросил торговец, по-ближневосточному похрустывая голосом на согласных.
— Завтра, скорее всего. Или послезавтра.
— Лучше послезавтра. Завтра я вывожу все семейство на Джонс-Бич. А вы привезете с собой двенадцать тысяч, на которых мы порешили?
— У меня будет десять тысяч, как мы и договаривались.
— А было только десять? — голосом, исполненным печали, спросил торговец.
— Было только десять.
— Что я делаю, Джонатан? Я позволяю дружеским чувствам, которые я к вам испытываю, ставить под угрозу будущее моих детей. Но — сделка есть сделка. Я философ. Я умею проигрывать с достоинством. Только обязательно привозите деньги до полудня. Мне не безопасно держать товар здесь. К тому же у меня появился и другой потенциальный покупатель.
— Вы лжете, разумеется.
— Я никогда не лгу. Я ворую. Другой покупатель есть. За двенадцать тысяч. Он связался со мной сегодня. Итак, если не хотите потерять картину, поспешите. Вы меня понимаете?
— Я вас понимаю.
— Прекрасно. Значит, так тому и быть! Как семья?
— Я не женат. Мы эту сцену каждый раз разыгрываем — вы постоянно меня спрашиваете, как семья, а я вам постоянно напоминаю, что никакой семьи у меня нет.
— Да, я забывчив. Помните, я же забыл, что мыс вами договаривались на десять тысяч. Но, если серьезно, вам нужно завести семью. Без детей, на которых нужно работать, что такое жизнь? Ответьте-ка мне на это.
— Увидимся послезавтра.
— Жду с нетерпением. Будьте пунктуальны, Джонатан. Другой покупатель есть.
— Вы уже говорили.
Повесив трубку, Джонатан несколько минут мрачно сидел за письменным столом. Настроение было испорчено — он боялся потерять Писсарро. Он задумался: что же на уме у этого змея-Дракона.
— Может, хоть мячиками трахнемся? — через весь корабль прокричала Черри.
Делать кислую рожу было совершенно бесполезно, и он согласился. Гроза отмыла небо от облаков, и день был ослепительно солнечный. Они с часок поиграли в теннис, потом выпили по бутылочке шампанского. Она подражала его святотатственной манере пить вино из горлышка, как пиво. Потом они охладились купанием в бассейне. Черри плавала в своих теннисных шортиках, и, когда вылезла, они были совсем прозрачные.
