– Нет.
Брансома, казалось, не совсем удовлетворил такой ответ, но он продолжал:
– Я приехал в Бельстон и разговаривал с жителями, которые провели там всю свою жизнь. Они ничего не слышали о недавно открытом убийстве. Я обошел все окрестности, стараясь найти то место, но и этого я тоже не нашел, не нашел даже ничего похожего. Я просмотрел подшивки всех старых газет, я просмотрел их за целый год и там я не нашел никакого намека на недавно открытое преступление.
– Может быть, ты поехал не в тот Бельстон? – спросил Хендерсон.
– Я тоже подумал об этом и проверил по национальному справочнику. Но там есть только один Бельстон.
– Ну хорошо, может быть, ты перепутал название. Может быть, это было место с другим, похожим названием.
– Моя память говорит, что это был Бельстон и ничто другое.
Хендерсон немного подумал, потом предположил:
– Послушав тебя, можно подумать, что твоя память играет с тобой страшные игры.
– Чертовски верно, – согласился Брансом со странной интонацией. – А твоя?
Резко вскочив на ноги, Хендерсон спросил:
– Что ты имеешь в виду, говоря 'А твоя?'
– Ты помнишь девушку по имени Элайн Лафарк?
– Никогда не слышал о ней и это истинная правда, Брансом, – Хендерсон начал расхаживать взад и вперед по комнате, держа руки за спиной, лицо сосредоточенно. Он весь был как-то напряжен. – Это та женщина, которую ты убил?
– Да.
– Тогда почему я должен знать ее?
– Я надеялся, что ты убил ее тоже, – сказал Брансом спокойно. – Это открыло бы нам обеим глаза на происходящее. Мы бы тогда смогли вместе разобраться, как мы дошли до этого и как нам вместе лучше с этим справиться, – он внимательно наблюдал, как Хендерсон мечется взад и вперед по комнате, как загнанный зверь.
Наступила долгая напряженная тишина, и тут Брансом спросил:
– А кого убил ты, Хенни?
– Ты с ума сошел? – спросил Хендерсон, резко остановившись.
– Вполне возможно, но если я сошел с ума, то это произошло далеко не со мной одним. Многие покинули институт за последнее время при загадочных обстоятельствах. У меня данные из достоверного источника, что другие институты тоже теряют персонал. И никто не может сказать, почему это происходит. Я сам не мог понять всего этого. Но теперь знаю, что заставило меня изображать напуганного кролика. Каждый человек знает свои собственные причины пуститься в бега, но мало кто знает причины, которые заставили пуститься в бега другого человека. Некоторые даже не догадываются, что есть и другие жертвы.
– Я знал, – тихо сказал Хендерсон, ковыряя носком ботинка ковер. – Я был еще там, когда некоторые из них бежали.
– Не обращая внимания на его слова, Брансом продолжал:
– Я многое проверил, Бог знает почему. Возможно, у меня просто более подозрительная натура, чем у других. А может быть, эта идея взяла меня и не так крепко, как других. У меня не было той норы, в которой я мог бы свернуться калачиком и отсидеться, и я не знал, что мне еще делать, вообще какими бы ни были причины, но я поехал в Бельстон. Я проверил все, что мог и обнаружил, что я считаю себя виновным в преступлении, которое никогда не совершалось.
– Для чего ты все это мне рассказываешь?
Когда Брансом отвечал, он внимательно следил за выражением лица собеседника.
– Если все исчезнувшие бросились в бега по таким причинам, как и я, то неплохо было бы им вернуться на место преступления и поискать доказательства. Могу поклясться, что это было бы очень результативно. То, что они найдут там, точнее не найдут, подействует на них так, что у них волосы встанут дыбом. И это поможет им докопаться до самой сути, если, конечно, они сумеют объединить свои усилия и все сопоставить.
– Поэтому ты и приехал ко мне? – спросил Хендерсон.
– Да.
– Ты сумел найти еще кого-нибудь?
– Нет. Они исчезли в никуда. Я нашел только тебя по счастливой случайности. Я думаю, что это была такая счастливая случайность, что было бы обидно упускать ее. Но это мне ничего не даст, если мы не будем откровенны оба.
– Этот шаг сделал ты, не я.
– Я знаю. Я рассказал тебе о своих причинах. Я также могу дать тебе прекрасный совет, если на твоей совести что-нибудь висит, то лучше проверь-ка это со всей тщательностью. Я могу ставить десять к одному, что никак ты не сумеешь доказать этого. Хотя твоя память и сознание будут утверждать тебе обратное.
– Я не считаю твою проверку убедительной, – возразил Хендерсон. – На твой взгляд она была убедительной, но если бы я был в твоей шкуре, я бы сделал следующее. В конце концов, ты ищешь доказательства, что ты свихнулся, потому что свихнувшимся может быть приятнее, чем виновным. Для меня надо несколько больше, чем доказать такими пустяками, что голова у меня поехала в сторону.
