Валентин покачал головой.
– Мы сделали для тебя только то, что любое цивилизованное существо должно сделать для другого. Никакого долга не существует.
– Я смотрю на это иначе, – сказал Кон. – Кроме того, моя жизнь до сих пор была тривиальной и серой. Я оставил свой родной Кайномор без важных причин и приехал сюда, здесь жил глупо и чуть не поплатился жизнью, так почему бы мне не продолжать в том же духе? Я присоединяюсь к твоему делу, буду считать его своим и, может быть, со временем поверю в него, а если погибну, делая тебя королем, это будет лишь уплата долга. Своей смертью я расплачусь со Вселенной за плохо проведенную жизнь. Ты принимаешь меня?
– От всего сердца, – сказал Валентин.
Паром громко загудел и мягко подошел к причалу.
Они остановились на ночь в самом дешевом портовом отеле, чистым, но голым, с добела вымытыми каменными стенами и общими ванными, и скромно, но сытно пообедали в гостинице неподалеку. Валентин предложил объединить фонды и препоручить их Залзану Каволу и Шанамиру, поскольку они лучше всех остальных знали цену деньгам и умели их расходовать, у самого Валентина осталось многое из того, что он имел в Пидруде, а Залзан Кавол извлек из потайного кармана кучу десятиреаловых монет. Всего вместе взятого должно было хватить на дорогу до Острова.
Утром они сели на речное судно, такое же, как то, что везло их из Кинтора в Вирф, и отправились в Пилиплок, большой порт в устье Зимра.
Они проехали через весь Зимрол, но от восточного побережья их все еще отделяло несколько тысяч миль. Но по широкой груди Зимра судно шло быстро и безмятежно. Конечно, они то и дело останавливались в бесчисленных городах и городках, даже и едва заметных деревушках, где, тем не менее, были свои пристани, набережные, пальмы, весело раскрашенные склады, базары и пассажиры с билетами, жаждущие подняться на борт и тут же начать торопить с отправкой корабля. Слит выстругал жонглерские дубинки из выпрошенных у команды кусочков дерева, Карабелла где-то разыскала мячи, а скандары, пообедав, преспокойно зажали в ладонях пустые блюда и улизнули с ними, так что труппа постепенно обзавелась оборудованием для работы, а на третий день они заработали несколько лишних крон, выступив на палубе. Залзан Кавол постепенно вернул себе прежнюю грубоватую самоуверенность, поскольку снова выступал, но все-таки оставался удивительно покладистым, и дух его ходил на цыпочках в ситуациях, которые раньше вызвали бы шторм ярости.
Здесь была родная территория четырех скандаров. Они родились в Полиплоке и начали свою карьеру, обходя города громадной провинции, идущей как вверх по реке, так и в глубь страны, на тысячу миль от побережья. Им было приятно видеть знакомую местность, рыжеватые холмы, суетливые городки с деревянными зданиями, и Залзан Кавол начал рассказывать о своей прежней работе здесь, об успехах и неудачах – последние тоже бывали, правда, редко – о споре с импрессарио, в результате которого он ушел искать счастья на другой конец Зимрола. Валентин подозревал, что тут было замешано насилие, может быть, даже столкновение с законом, но выспрашивать не стал.
Однажды ночью, подвыпив, скандары даже ударились в пение – впервые на памяти Валентина. Песня была мрачная и унылая, в минорном ключе:
Песня была невероятно печальной, и огромные скандары выглядели так абсурдно, когда пели, покачиваясь, что Валентин и Карабелла сначала чуть не фыркнули, но уже при втором куплете Валентин почувствовал, что песня трогает его, потому что в ней были реальные эмоции, ведь скандары в самом деле встретились со смертью и горем, и, хотя они сейчас близко от родного дома, они провели большую часть жизни вдали от него. Возможно, подумал Валентин, скандарам вообще трудно и тяжело на Маджипуре: таким грубо сколоченным лохматым созданиям трудно двигаться в теплом воздухе, среди более мелких гладкокожих существ.
Лето кончалось, и в восточном Зимроле начинался сухой сезон, когда дули южные ветры, растительность засыпала до весенних дождей, настроение, как говорил Залзан Кавол, понижалось, и нередко случались преступления из-за страсти. Валентину этот район показался менее интересным, чем джунгли средней части континента или субтропики дальнего запада, изобилующие красками, но через несколько дней, после более пристального наблюдения, он решил, что эти места обладают некоторой суровой красотой, сдержанной и строгой, совсем не похожей на буйную пышность запада. Но все равно он обрадовался, когда после многих дней на этой неизменной и вроде бы бесконечной реке Залзан Кавол объявил, что уже видны окраины Пилиплока.
3
Пилиплок был почти так же стар и почти так же велик, как его двойник Пидруд на другом краю континента, но на этом сходство кончалось. Пидруд строился без плана, как попало накручивал улицы и бульвары, а Пилиплок с незапамятных времен строился с жестокой, почти маниакальной точностью.
Он занимал большой мыс на южном берегу устья Зимра. В том месте, где река впадала во Внутреннее Море, она была непомерной ширины – шестьдесят или семьдесят миль. Она несла с собой все наносы и обломки, собранные на протяжении семи тысяч миль ее быстрого течения с дальнего северо-запада, и этот ее груз придавал зелено-голубым водам океана темный оттенок, тянувшийся, как говорили, на сотни миль. Северный мыс устья реки был меловым утесом в милю высотой и многомильной длины. Эту ослепительную блестящую стену было видно даже из Пилиплока в ясную погоду. Этот мыс никак нельзя было использовать для гавани, там никогда не было поселений, и он считался святым заповедником. Там жили удалившиеся от мира поклонники Леди, и к ним в течение сотен лет никто не вторгался. Пилиплок – другое дело: город с одиннадцатью миллионами жителей расходился радиусами от своей великолепной природной гавани.
