ему было все эти годы, когда никто не звонил, он выдернул шнур из телефона.
Пролистывая дела, содержание которых он уже знал наизусть, Паскис не переставал думать о таинственном совещании у шефа. Дела он ворошил только для того, чтобы сложить содержащиеся сведения во что-то более конкретное и основательное, чем отрывочные воспоминания о прочитанном.
Прежде всего внимание привлекали фотографии, столь же страшные, как и тысячи других, которые ему довелось увидеть. Эти прозаические черно-белые документы свидетельствовали о том, насколько низко могут пасть человеческие существа. На полу маленького ресторанчика в лужах крови лежали тела мужчин, женщин и детей. Позы не оставляли сомнения в том, что люди мертвы. На других фотографиях столы из ресторана уже убрали, но тела по-прежнему лежали на полу, так что казалось, несчастные упали с неба и разбились, как птенцы, выпавшие из гнезда. На крупных планах были видны лица, незрячими глазами уставленные в объектив.
Глядя на фотографии, Паскис смутно уловил что-то знакомое. Поднявшись, он поспешил по проходу к своему столу. Отперев средний ящик, он вытащил лежавшую там папку. Внутри находились две фотографии, которые он нашел в двойном деле Граффенрейда. Он вынул ту, которая принадлежала Граффенрейду, и отложил в сторону. В папке осталось фото похожего на призрак человека со странным взглядом и короткими бачками на впалых щеках. Паскис, положив его рядом с фотографиями жертв, снятых крупным планом, вдруг почувствовал себя глупцом, хотя и не привык думать о себе подобным образом. Этот человек явно принадлежал к разряду жертв. Лицо мертвеца. Скорее всего это Эллис Просницкий. Жертва Граффенрейда.
Открытие не добавило новых штрихов к картине, кроме одного: если это и вправду Просницкий, человек, который сфальсифицировал дела, имел определенные намерения. Паскису следовало выяснить какие. Надо только как следует поразмыслить.
Вечером, собравшись домой, Паскис вызвал лифт. Он пришел очень быстро. Открыв дверь, Долиш застыл в проеме, ожидая, когда архивариус войдет.
— Закончили, сэр? — как обычно, спросил он.
— Мм. Думаю, что да. Послушайте, Долиш, могу ли я спросить вас… да… ну как бы это лучше сказать… Мистер Долиш, кто-нибудь спускался в архив, пока меня не было? Кроме курьеров, конечно. Кто-нибудь еще был? Вы кого-нибудь привозили сюда и оставляли на какое-то время?
Долиш молча смотрел на него. Вид у лифтера был какой-то несчастный.
— Если вы кого-то привозили… э-э… я, конечно, не собираюсь вас в том винить или считать, что вы халатно относитесь к своим обязанностям.
Эти примирительные слова не произвели никакого впечатления. Долиш продолжал молча смотреть на Паскиса.
Вынув ручку, Паскис протянул ее Долишу.
— Мистер Долиш, не могли ли вы положить эту ручку мне на стол, когда в следующий раз привезете сюда кого-нибудь в мое отсутствие? Разумеется, не считая курьеров.
Лифтер взял ручку и опустил ее в карман форменной куртки. За все время, пока они поднимались в вестибюль, он не произнес ни слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В кабинете Паноса пахло сардинами, а усы главного редактора «Газеты» блестели от масла. Измятая голубая рубашка была усыпана крошками, ворот расстегнут, а узел галстука висел где-то на уровне второй пуговицы. По выражению блестящих черных глаз Фрингс понял, что дела идут отлично.
— Где это ты так вывозился? — спросил Панос, с изумлением глядя на покрытого копотью Фрингса.
— Я был на пикете.
— Слышал про это дело. Собрал материал?
Панос любил прикидываться идиотом. Обычно это происходило, когда он чуял что-нибудь сенсационное.
— Я говорил с Берналем. Вот это по-настоящему крупняк. Все остальное можно увидеть на улице.
Панос просиял.
— Ты записывал? Отдай это Клима. Он там тоже был. Влез в самую гущу. Состряпает репортаж, так что твоя информация пригодится.
Панос внимательно посмотрел на своего ведущего репортера. Он ждал, что тот сейчас взорвется из- за уведенной из-под носа сенсации, но Фрингс был под кайфом и не слишком расстроился. Мысль о том, что Панос ждет от него истерики, даже заставила его улыбнуться. Прищурившись, главный крикнул секретарше:
— Вызови ко мне Клима.
В ожидании Клима, Панос вынул из стола две сигары. Он был заядлым курильщиком, но редко кому предлагал свои элитные кубинские сигары. Это было признаком особо хорошего настроения. Фрингс смотрел, как Панос срезает кончики сигар специальным резаком в виде миниатюрной гильотины. Ходили слухи, что Панос по каким-то неведомым причинам опробовал свою гильотину на мизинце некоего Кантора. Фрингс как-то встретил Кантора и заметил, что мизинца у него нет, но объяснений относительно его отсутствия, естественно, не получил.
Панос развалился в кресле, посасывая сигару. Время от времени он, как огнедышащий дракон, выпускал изо рта клубы дыма. Фрингс слегка осовел от сигары, наложившейся на выкуренный чуть раньше косяк. Наконец пришел Клима, хилый плешивый человечек в болтающемся костюме и грязном галстуке. Несмотря на все усилия привести себя в порядок, он все еще был в саже.
— Que pasa?[1] — спросил он Паноса.
— Пока ты там глазел, как копы молотят забастовщиков, Фрингс занимался делом.
Клима высоко поднял облезлые брови. Подбородок у него был покрыт красноватой коростой от бритья, под глазами набрякли темные мешки.
Вынимая блокнот, Фрингс подумал, что Клима, наверное, чем-то болен.
— Возьми у Фрингса блокнот. Там записано интервью с Берналем, — продолжал Панос.
— Сегодняшнее?
— Да, сегодняшнее. Тебе повезло. Можешь использовать это интервью в своем репортаже о забастовке. Справишься?
Клима с готовностью кивнул, несколько смущенный неожиданным поворотом событий. Он вопросительно взглянул на Фрингса, но тут на него обрушился Панос:
— Чего ты ждешь? Иди и пиши, ради Бога!
Панос махнул сигарой в сторону Клима, и тот убрался, бросив прощальный взгляд на Фрингса, который с преувеличенным смирением пожал плечами.
Когда Клима ушел, Панос криво усмехнулся, выпустив из уголка рта струйку дыма.
— Хочешь знать, что я для тебя приготовил?
Фрингс кивнул.
Открыв верхний ящик стола, Панос вынул конверт и бросил его через стол Фрингсу. Конверт выписал в воздухе причудливую кривую и упал на пол. Репортеру пришлось встать и поднять его. Письмо предназначалось Фрэнсису Фрингсу — так он подписывал свои статьи. Вместо адреса было только название «Газеты» без указания штата, города или улицы. Однако на конверте была проштампованная марка — значит, послание пришло по почте. Конверт был вскрыт.
— Теперь уже и почту мою проверяют? — полушутя спросил он.
— Только если там есть что-то интересное. Почитай-ка.
Фрингс так и не понял, шутит Панос или говорит всерьез. Он открыл конверт. На листке простой белой бумаги карандашом было написано:
Фрэнсис Фрингс это мы взарвали дом. Мы хотим с тобой наговорить. Приходи на дорогу между
