встреч у вас ведь было время поразмышлять над моими словами. Причем не так, как мы привыкли – на ходу, параллельно крутя в голове тучу иных мыслей и насущных дел,
На следующий день они встретились вечером. В караоке-баре на первом этаже, выходящем прямо на пляж. Когда Андрей забрел туда, Каспар Александрович уже сидел за столиком и с интересом прислушивался к какому-то типу, очень похожему на тех «братков», что так «опустили» парня в аэропорту. Правда, этот был как-то помельче и покарикатурней, что ли. Так сказать, «крутой». Сидел он за соседним столиком в компании еще двоих парней и одной девчонки и вещал.
Андрей подошел, молча поздоровался с Каспаром Александровичем и присел на свободный стул.
– А не надо усложнять, – разглагольствовал «крутой», – все наши беды от того, что мы все усложняем. А ведь все просто. В жизни все строится на очень простых вещах, понятных даже олигофренам. Вот есть бабло, есть твоя жизнь и есть то, что делает ее счастливой. И эти три вещи находятся друг с другом в совершенно простой и понятной взаимосвязи. А все остальное – выдумки тех, кто считал и считает нас бессловесным быдлом. Чтобы поменьше кормить и поменьше платить. Так дешевле выходит: посотрясали воздух – глядишь, и работает скотинка. Да еще и воодушевленно и с энтузиазмом – заводы строит, целину поднимает. Разве я не прав?
– Точно, Колян, – восторженно выдохнул один из собеседников, – умеешь же ты завернуть…
– То-то, – довольно кивнул Колян, – но нас теперь этим не возьмешь. Мы уже ученые.
– А как же дружба, любовь… наша страна? – внезапно тихо спросила девчонка.
– Страна?! Какая страна?
Крутой скорчил крайне недоуменную рожу, причем именно скорчил, это было понятно всем, кто смотрел на него в этот момент.
– Ну… Россия.
– Вот-вот, я и спрашиваю – какая Россия? Заметь, это не риторический вопрос, а совершенно конкретный. Москва – это одна Россия, а все остальное – совершенно другая. Города – одна Россия, а деревни – другая. Большие города – одна Россия, а маленькие – опять же другая. Русские губернии – опять же одна Россия, а национальные республики – снова другая. Так какую ты имеешь в виду?
– Ну…
– Все! России – нет. Есть МНОГО разных Россий, и единственное, что может нормальный человек, – это сбежать из той России, где ему плохо, в другую, где ему будет хорошо. И все так и делают. А те, кому повезет, вообще сбегают из этой страны. Потому как здесь ловить больше нечего. Россия кончилась. Россия – это шахта, в которой рубят бабло, а живут совсем в другом месте. А тем, кто этого не понял, я скажу – флаг вам в руки и… динамит в жопу. А я – гражданин мира и собираюсь жить там, где мне хорошо, понятно?
Каспар Александрович повернулся к Андрею:
– А вы тоже так считаете, Андрей Альбертович?
Андрей мотнул головой.
– Я – нет.
– И готовы ему возразить?
Андрей покосился на дебелого «крутого» и скривил губы в усмешке:
– А зачем? Разве его возможно переубедить? Он уже все для себя решил. А просто сотрясать воздух… смешно.
Каспар Александрович усмехнулся:
– Вы знаете, на самом деле и его тоже можно… Просто вы еще не способны на это. Пока… но если заняться этим всерьез…
– Ой, да не смешите меня, – начал Андрей. – Этого…
– А вы не торопитесь, – прервал его Каспар Александрович. – Вот смотрите, русских здесь человек двадцать – мизер по сравнению с тремя сотнями немцев, датчан, англичан. Да и вы сами друг другу – никто. Из разных Россий, если цитировать этого молодого человека. – Он кивнул на крутого. – Из Россий, которые разошлись раз и навсегда и теперь уже никогда не смогут быть вместе… Вон тот господин – явно крупный чиновник, вы – бизнесмен, там вон, видите, скорее всего, браток, посмотрите на его цепь, как только шея держит? Ну а наш оратор – явно не браток, те все-таки держат рамку патриотизма, а так, из приблатненных. И явно подумучен нашей бюрократией. Я верно определяю?
– Ну допустим… – осторожно ответил Андрей, ожидая продолжения. И оно последовало. Но совсем не то, которого он ожидал. Каспар Александрович внезапно поднялся и двинулся в угол. К большому проекционному телевизору, у которого вертелись две молоденькие немки. На экране виляла задом Бритни Спирс, а внизу экрана бегущей строкой шел текст, который одна из немок напевала в микрофон с крайне слабой, впрочем, степенью попадания в мелодию. Каспар Александрович легко вскочил на сцену и, подойдя к немке, ловко выдернул у нее из руки микрофон, бросив в ошарашенные глаза «данке шен», а затем повернулся к залу, поднес микрофон к губам и затянул неожиданно сильным голосом, совершенно не обращая внимания на мелодию, льющуюся из динамиков.
Он сделал короткую паузу, дожидаясь, пока все ошарашенно повернутся в его сторону, и продолжил:
Он вновь сделал паузу, окинул взглядом всех, о ком они только что говорили с Андреем, и тихо, но как-то очень проникновенно произнес:
– Ну что же вы, РУССКИЕ, подпевайте! – И затянул дальше:
Его голос как-то невероятно рос, усиливался, захватывал зал, совершенно заглушая динамики и, постепенно, с каждой новой строчкой к нему присоединялись новые и новые голоса, пока наконец мощный хор мужских и женских голосов не заполнил весь зал, и не вырвался наружу, и не полетел над морем, над горами, над всей Туретчиной.
«Браток» пел, надсаживаясь, напрягая горло и морща кожу на наголо бритом черепе, будто штангу поднимал. «Крутой» засунул два пальца в рот и самозабвенно свистел, выводя такие рулады, что сидящие рядом немцы болезненно морщились и прикрывали уши руками. Крупный чиновник воодушевленно размахивал руками.
Песня кончилась. Андрей замолчал и вытер пот. Он и сам не почувствовал, как вспотел. Вроде как и не собирался петь, а ведь захватило!
– Еще! – заорал вдруг «браток».
– Ага, еще давай! – тут же присоединился «крутой».
– Просим, просим! – захлопал в ладоши чиновник. Каспар Александрович улыбнулся и снова поднес микрофон к губам:
И несколько десятков, а то и сотен глоток (поскольку за это время в бар успели сбежаться те, кто услышал знакомую мелодию, чуть ли не со всего побережья) слаженно взревели:
После того вечера и до самого отъезда Андрея немцы, англичане или иные иностранцы, встретив кого из русских, считали своим долгом остановиться и, закатив глаза либо задрав большой палец, непременно выразить свое восхищение, пробормотав: «Я, я! Руссиш – дас ист фантастиш!» или «Йес! Рашен – бьютифул, вау!» А все, в том числе и тот «крутой», краснели от удовольствия и выпячивали грудь, мол, знай наших – могем, если захотим!
