Однако Ричард Стоукс держал эти мысли при себе, ибо считал, что вера — нечто очень личное и бежит громких клятв. Он ненавидел тех людей, что публично проповедовали на городских площадях, призывая остальных следовать их учению. Кроме того, пуритане, во всеуслышание назойливо провозглашавшие, что готовы умереть за веру, словно намеренно стремились приобрести терновые венцы мучеников. И в самом деле, их преследовали даже больше, чем тех несчастных, которые имели мужество оставаться католиками. Яков Стюарт понимал тех, кто, для вида оставаясь в лоне англиканской церкви, втайне был приверженцем другой веры, — слишком хорошо он помнил судьбу своей матери Марии Стюарт, заклейменной страшным прозвищем еретички. Из-за этого он рано разлучился с матерью, и детство его было одиноким, лишенным тепла и человеческой доброты.
Увы, леди Мэри Стоукс, жена графа, была не столь осмотрительна, как ее муж. Глубоко религиозная женщина за последнее время стала ярой последовательницей пуритан. И отчасти Стоукс винил в этом себя. Большую часть года дела удерживали его в Лондоне, а дети их давно выросли. Старшая дочь жила с мужем в Корнуолле, младшую выдали замуж за йоркширского дворянина. Единственный сын с семьей обитал в фамильном поместье Бартрам-Холл, в Оксфордшире.
Находясь на службе у короля с восхода до заката, граф не замечал, что его жена все больше приобщается к учению пуритан-проповедников. Мэри была женщиной порядочной и честной и не одобряла свободных нравов королевского окружения. У нее не было друзей при дворе, и, оставшись одинокой, графиня превратилась в истую пуританку. К несчастью, слухи об этом дошли до ушей монарха. Граф Бартрам не знал, как это случилось, но Яков Стюарт отнюдь не был доволен новостью.
— Я не терплю кальвинистов. Дики, — заявил он как-то, призвав графа к себе. — Ты знал об отступничестве жены? Кальвинисты отказываются чтить мое право божественной власти. Дики! Придется тебе как следует поколотить леди Мэри, чтобы отвратить ее от ереси. Не правда ли, мои милые мальчики? — улыбнулся он фаворитам.
— Боюсь, с тех пор как наши дети разъехались, моя добрая жена скучает, ваше величество. Она не хотела ничего дурного, уверяю вас.
— Но леди Мэри не является ко двору, — заметил король. — Не помню, когда я в последний раз видел ее, Дики. Да в здравом ли она уме?
— Она застенчива и скромна, ваше величество, — оправдывался граф, жалея в эту минуту, что Мэри и впрямь не потеряла рассудок, — этим по крайней мере можно было бы объяснить ее поведение.
— Стыдливость не помешала ей. Дики, стоять перед Вестминстерским аббатством и раздавать подстрекательские трактаты, порочащие нашу святую церковь.
Граф Бартрам побледнел.
— Ч-ч-что? — выдавил он. Должно быть, Мэри действительно спятила, если отважилась на подобную глупость.
— Ты, кажется, стал туг на ухо, Дики? — раздраженно буркнул король.
— Я, конечно, постараюсь убедить жену… — начал он, но его бесцеремонно оборвал маркиз Хартсфилд.
— Убедить, Стоукс? Деяния вашей супруги граничат с преступлением, а вы, самый доверенный слуга его величества, собираетесь увещевать ее? Вам следовало бы бить сучку, пока та не раскается, — бросил маркиз пораженному графу.
— Сэр, — рассерженно отрезал тот, — моя Мэри порядочная женщина. Я никогда не опустился бы до подобного насилия. Она достаточно разумна, а вы вряд ли можете судить о супружеской жизни, не имея собственной жены.
— Значит, вы миритесь с ее изменой? — коварно осведомился маркиз.
— Какая измена? — возмутился граф, забыв об осторожности. — Неужели можно считать изменой то, что она предпочитает простые обряды папистской роскоши? Разве не Говаривала королева Елизавета, что следует почитать лишь Господа нашего, Иисуса Христа, а все остальное — мишура и суета сует.
— Как видно, вам знакомы заповеди пуритан? — допытывался Сен-Дени.
— Я принадлежу к англиканской церкви, — сухо уведомил граф, внезапно осознав грозящую ему опасность.
— Но твоя жена, по всей видимости, не следует твоему примеру, — заметил король. — Ты знал о том, что она впала в ересь. Дики?
Янтарные глаза короля настороженно уставились на графа. Маркиз Хартсфилд, стоявший за спиной Якова, широко улыбнулся Бартраму, Молодой Вилльерз, однако, сочувственно покачал головой.
— Женщины — создания непостоянные, сир, — пробормотал он. — Наша добрая королева частенько обводит вас вокруг пальца, чтобы достичь желаемого. — Вилльерз добродушно усмехнулся. — Вижу, что вы застали лорда Стоукса врасплох. Дайте ему время навести порядок в собственном доме. Как заметил наш милый Пирс, граф всегда был самым преданным вашим слугой, сир.
Король обернулся и наградил молодого человека любящей улыбкой.
— Ах, Стини, ты так мягкосердечен, не правда ли, Пирс?
— Да, ваше величество, — кисло промямлил маркиз, стараясь, в свою очередь, выдавить улыбку. Он терпеть не мог благочестивого и усердного Ричарда Стоукса. Тот строго следил за всеми расходами двора и лишь недавно убедил короля не дарить Пирсу маленькое, принадлежавшее короне поместье, граничившее с землями Хартсфилдов, которое так хотел получить маркиз. Последний решил отплатить графу Бартраму, и если бы не притворная доброта умницы Вилльерза, лорд Стоукс с женой наверняка провел бы эту ночь в Тауэре. Хуже всего, что Вилльерз прикидывается великодушным, а на самом деле предусмотрителен и расчетлив, черт его возьми!
— Хорошо, Дики, поезжай домой и передай своей жене, что я больше не потерплю ее выходок! — заявил король, отпуская графа, но не протянул ему руки для поцелуя.
Ричард Стоукс поклонился, благодарно поглядел на Джорджа и пятясь вышел из королевских покоев. Он знал, чем обязан Вилльерзу, и гадал, что тот от него потребует, однако был счастлив так легко отделаться. Очевидно, в лице маркиза он нажил врага, хотя заботился при этом об интересах короны — потеря доходов с поместья будет довольно ощутима для казны. Старая королева Бесс оставила сокровищницу, полную золота и драгоценностей, но расточительный Яков быстро опустошит ее, не говоря уже о возмутительных сумасбродствах королевы, бросающей деньги налево и направо. После кончины Роберта Сесила некому было сдерживать алчность придворных вельмож.
Граф Бартрам вышел во внутренний двор Уайтхолла и велел подавать экипаж.
— Домой, Симмонс, — приказал он кучеру, — и поживее. Он взобрался в экипаж, захлопнул за собой дверцу и почувствовал, что не в силах собраться с мыслями. На этот раз Мэри зашла слишком далеко, и хотя Ричард Стоукс не верил, что его жизни грозит опасность, все же среди придворных у него не было ни одного настоящего друга. Обычно это его мало заботило — граф оставался бесконечно предан единственному человеку — королю, и тот ценил его неизменную честность и благоразумие. Но эти достоинства вряд ли что-то будут значить, если Пирс Сен-Дени подорвет доверие короля к графу Бартраму, Хорошо, что молодой Джордж Вилльерз рискнул спасти Ричарда Стоукса, и то, видимо, лишь потому, что был заинтересован в нем.
Вилльерз — весьма честолюбивый юноша, который осмелился добиваться дочери графа. По слухам, глупая девчонка была без ума от красавчика. Однако она ничего не знала о его истинном характере, и, кроме того, Ричард Стоукс подозревал, что фаворита нельзя было назвать благочестивым. Впрочем, трудно отрицать, что Вилльерз очарователен, занимателен и неизменно вежлив — качества, редкие для человека его лет. Возможно, он так хорош, как кажется, но Ричард Стоукс в этом сомневался. Как бы там ни было, он посоветует королю, чтобы Вилльерзу был пожалован какой-нибудь не слишком знатный титул. Королю это придется по нраву, особенно если предложение будет исходить не от его любимчика, а от графа Бартрама. Стоукс заявит его величеству, что Джордж Вилльерз — многообещающий молодой человек, и, наверное, не так уж покривит душой. Этим он отблагодарит Джорджа за то, что тот выручил их сегодня.
Дом графа находился в Кью — одном из городских предместий. Он не был выстроен на берегу реки, как многие жилища знати, и представлял собой простое каменное трехэтажное строение, окруженное небольшим парком. Колеса экипажа зашуршали по гравию подъездной аллеи. Лошади остановились, и Ричард Стоукс поспешил к крыльцу.
— Немедленно позови ее светлость, — велел он лакею и направился в библиотеку, где в камине горел
