— Если не хочешь сама выбирать платья, я сделаю это за тебя, — сказала она.
— Я не хочу платья, — проворчала Эсме. — Мне надо мое приданое.
— Господи, ты упряма, как твой папаша, но не имеешь и половины его мозгов. Во имя всего святого, как он мог произвести на свет такую простофилю?!
Леди Брентмор вскочила с дивана и свирепо заходила по комнате. Потом снова подплыла к внучке:
— В сотый раз повторяю: у тебя нет приданого. Пока я не скажу, что оно есть.
— Тогда я напишу в «Таймс», — заявила Эсме. — Расскажу всему миру, что вы сделали.
— В «Таймс»? «Таймс»? — пронзительно закричала вдова.
— Да, и во все другие газеты. А еще в воскресенье я встану в церкви и расскажу, как мужу пришлось оставить меня, потому что моя семья не выполняет условия брачного контракта.
Леди Брентмор открыла рот, закрыла и села на диван, глядя в упор на Эсме.
Эсме сидела прямо, словно аршин проглотила, сложив руки на коленях и упрямо сжав рот.
Наступило долгое молчание.
Потом вдова разразилась смехом:
— Чума тебя побери! Встанешь перед прихожанами? Напишешь в «Таймс»? А что, неплохо. Это тебе Персиваль помог придумать?
— Он предложил газеты, но заявление в церкви — моя идея, — неохотно признала Эсме.
— Вчера мне показалось, что ты отнеслась к этому спокойно. Черт, какая же ты тупоголовая! Я тебе объяснила, что толку не будет. Иденмонт не прибежит назад, чтобы забрать тебя. Ты не можешь купить его общество, дитя. Он просто все потратит на игру, пьянку и девок.
Слова бабушки больно задели Эсме, но она упрямо ответила:
— Вариан сам решит, как их потратить. Если он не желает возвращаться ко мне, я не могу его заставить. Я не просила его жить со мной и не буду просить. Я ничего не принесла ему при женитьбе. Теперь у меня наконец есть приданое, и я могу высоко держать голову. Мое достоинство требует, чтобы ему было уплачено.
— Проклятие! Черт возьми, ты говоришь, как мужчина! — взорвалась леди Брентмор. — Ну хорошо, моя достойная леди, если хочешь всеми управлять и думаешь, что знаешь лучше старших, — она двинулась к двери, — пошли в бухгалтерию! Я покажу тебе, какой ящик Пандоры ты собираешься открыть.
Озадаченная, но непреклонная, Эсме прошла за бабушкой в мрачный кабинет.
Вдова отперла ящик письменного стола, вынула связку писем и сунула Эсме в руки. Потом она села и стала молча ждать, нетерпеливо постукивая указательным пальцем по столу.
Через несколько минут Эсме подняла глаза от бесконечных строчек цифр и пояснительных замечаний.
— Вы наняли человека шпионить за дядей?
— Я велела ему заглянуть в счета Джеральда. Только мне был нужен грамотный шпион, который мог бы разобраться, как Джеральд распоряжается деньгами. — Старая леди показала на письма. — Он пишет, что у него были «некоторые неурядицы», но эти цифры говорят о почти полном крахе. Спрашивается, как он мог дойти до краха при таких вложениях? Я должна знать. Вот куда я вкладывала фонды последние тридцать лет.
— Я ничего не понимаю в этих делах — сказала Эсме. — Но я слышала, что иногда мужчины пускаются в спекуляции, при которых все теряют.
— Он во что-то вляпался, или же ему придется признаться, что он во власти интриганов.
Эсме отдала ей письма.
— Его денежные затруднения — это его проблемы. Я не вижу, какое это имеет отношение к моему приданому.
— Ах, не видишь? — Вдова заперла письма в ящик. — А ты подумай, детка. — На это она дала Эсме три секунды, потом сказала: — Джеральд отчаянно нуждается в деньгах. Даже если бы я не знала, как плохи его дела, я бы ему ничего не дала, не убедившись сначала, что он попал в беду не по своей глупости. Я не бросаю деньги на дураков, как ты уже, надеюсь, поняла.
— Да, бабушка, но…
— Шахматы, — нетерпеливо перебила леди Брентмор. — Они стоят тысячи, но в комплекте. Вот почему Персиваль спрятал от отца королеву. По крайней мере на это у него хватило ума. Он знает, что Джеральду нельзя доверять.
Этому Эсме легко могла поверить. На Корфу дядя не только вел себя грубо и оскорбительно, но он солгал насчет бабушки. Все, что он говорил о том, как хотел смягчить ее отношение к Джейсону, и об угрозах лишить наследства Персиваля — все было ложью.
— Джеральд должен знать о распоряжении Дианы, но он никогда о нем не упоминал, — продолжала вдова, — хотя при отсутствии одной фигуры набор не многого стоит. Это говорит о том, что он не потерял надежды вернуть королеву, а если он ее найдет, то не захочет отдавать шахматы. Как только он узнает о том, что королева у нас, быть беде. Прежде всего он обязательно пригрозит оспорить завещание Дианы в суде лорда-канцлера. Эсме нахмурилась:
— Я слышала, что такие судебные тяжбы стоят очень дорого. А еще Персиваль говорил, что иногда они тянутся поколениями. Как может мой дядя…
— Когда у него нет денег? На деле ему не понадобится проходить через суд. Достаточно пригрозить. Или потратить понюшку табаку на запуск дела. И что тогда делать Иденмонту, если у него вообще ничего нет? Я скажу что. Отделаться от суда, удовлетворившись какой-то ничтожной суммой. Или, если ему хватит ума догадаться, что Джеральд блефует… — Леди Брентмор покачала головой.
— Нет, — твердо сказала Эсме. — Не надо мне злобных намеков и качания головой. Расскажите, какой план вы подозреваете.
— Разве мало ты видела негодяев, дикарей, чтобы самой сообразить? — Бабушка показала на ряды полок, окружавшие комнату. — Любой бизнес, который нельзя описать внятно, так чтобы всему миру было понятно, — это грязный бизнес, уж поверь моему опыту. А это значит — иметь дело с грязными людьми. Если Джеральд увяз и пришел в отчаянное положение, значит, он увязнет еще глубже.
Не требовалось большого воображения, чтобы понять намек. Эсме почувствовала холодок.
— Вы имеете в виду насилие. Вроде того, чтобы нанять этих грязных людей и… и убрать с дороги Вариана. Вы действительно верите, что дядя способен на такое?
— Почуяв дурной запах, я всегда нахожу на дне гниль. Когда Джеральд приезжал, от него воняло. Больше, чем обычно. Теперь ты знаешь столько же, сколько я. Постарайся подумать, как размышляю я, с тех пор как нашла эту проклятую шахматную фигуру.
Эсме не надо было думать. Она не раз видела, что могут сделать дурные мужчины — из вожделения, из жадности, по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. Из-за нее погиб отец, она не будет искушать другого негодяя убивать ее мужа.
Она посмотрела на бабушку:
— Вы можете сказать мне одну вещь?
— Смотря что.
— Вы верите, что шахматы по праву принадлежат мне как мое приданое и я могу отдать их мужу?
— Ну что за ребенок, черт возьми! — На хмуром лице старой леди отразилось нечто похожее на страх. — Думаешь, у меня совсем нет совести? Конечно, они твои — или, если ты настаиваешь, твоего мужа! Я бы только хотела, чтобы ты не слишком обольщалась на его счет. Чтобы ты была разумной, послушала меня и сказала: «Да, бабушка. Ты хорошо придумала».
— Я очень сожалею, бабушка, правда. Хмурость на лице старухи слегка рассеялась.
— Я не имею права допустить, чтобы молодую девушку втягивали в грязные дела. Ты вообще ничего не должна о них знать. Ты и так натерпелась с этим развратником, который шныряет по помойкам Лондона. Проклятие на голову моего сына! Если бы он не уехал и не дал себя убить, ничего бы этого не случилось. Если бы он не был мертв, я сама бы его задушила.
Эсме встала, обошла вокруг стола, наклонилась и поцеловала бабушку в морщинистую, сухую щеку.
Леди Брентмор вытаращила глаза. Когда Эсме выпрямилась, то увидела, что глаза бабушки подозрительно блестят. Слезы?
