Драпировка в третий раз поднялась, и явился третий адепт.
Как мы уже сказали, это был человек лет сорока-сорока двух, багроволицый, с угреватой кожей, но, несмотря на эти вульгарные черточки, весь облик его был проникнут аристократизмом, к которому примешивался оттенок англомании, заметный с первого взгляда.
При всей элегантности его наряда в нем чуствовалась некоторая строгость, начинавшая уже входить в обиход во Франции и происхождением своим обязанная сношениям с Америкой, которые установились у нас незадолго до того.
Поступь его нельзя было назвать шаткой, но она не была ни твердой, как у Бийо, ни автоматически четкой, как у Сен-Жюста.
Однако в его поступи, как и во всех повадках, сквозила известная нерешительность, по-видимому свойственная его натуре.
— Приблизься, — обратился к нему председатель.
Кандидат повиновался.
— Каково твое имя среди профанов?
— Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.
— Каково твое имя среди избранных?
— Равенство.
— Где ты увидел свет?
— В парижской ложе Свободных людей.
— Сколько тебе лет?
— У меня более нет возраста.
И герцог подал масонский знак, свидетельствовавший, что он облечен достоинством розенкрейцера.
— Почему ты желаешь быть принятым среди нас?
— Потому что я всегда жил среди великих, а теперь наконец желаю жить среди простых людей; потому что всегда жил среди врагов, а теперь наконец желаю жить среди братьев.
— У тебя есть крестные?
— Есть, двое.
— Назови их нам.
— Один — отвращение, другой — ненависть.
— С каким желанием ты пойдешь по пути, который просишь нас открыть перед тобой?
— С желанием отомстить.
— Кому?
— Тому, кто от меня отрекся, той, что меня унизила.
— Чем ты пожертвуешь, чтобы достичь этой цели?
— Состоянием, и более того — жизнью, и более того — честью.
— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли ты порвать с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?
— Вчера я покончил со всеми своими обязательствами.
— Братья, вы слышали? — обратился председатель к людям в масках.
— Да.
— Вы знаете этого человека, предлагающего себя нам в соратники?
— Да.
— И коль скоро вы его знаете, считаете ли, что нужно принять его в наши ряды?
— Да, но пускай поклянется.
— Знаешь ли ты клятву, которую тебе надлежит теперь принести? — спросил принца председатель.
— Нет, но откройте ее мне, и, какова бы она ни была, я поклянусь.
— Она ужасна, особенно для тебя.
— Не ужасней нанесенных мне оскорблений.
— Она столь ужасна, что, когда ты ее услышишь, мы разрешим тебе удалиться, если ты заподозришь, что придет день, когда ты не сумеешь блюсти ее во всей полноте.
— Читайте клятву.
Председатель устремил на вступавшего пронзительный взгляд; затем, словно желая постепенно подготовить его к произнесению кровавого обета, он изменил порядок пунктов и вместо первого начал со второго.
