Силы ей изменили.
— Ну что ж, государыня, — сказал Изидор. — Вы продолжаете настаивать на своем?
— Нет, — отвечала королева, — теперь ведите меня, куда знаете, дело ваше.
— Государыня, во имя неба, мужайтесь! — взмолился Изидор.
— О, мужества у меня достаточно, — возразила королева, — мне недостает сил.
И, откинувшись назад, она добавила:
— Мне кажется, я уже никогда не отдышусь. Господи, Господи!
Изидор знал, что королеве сейчас так же необходимо перевести дыхание, как лани, за которой гонятся псы.
Он остановился.
— Передохните, государыня, — сказал он, — у нас есть время. Я ручаюсь вам за брата; если понадобится, он будет ждать до рассвета.
— Значит, вы верите, что он меня любит? — неосторожно воскликнула Мария Антуанетта, прижимая руку молодого человека к груди.
— Я полагаю, что его жизнь, как и моя собственная, принадлежит вам, государыня, и то чувство любви и почтения, которое питаем к вам мы все, доходит у него до обожания.
— Благодарю, — произнесла королева, — вы принесли мне облегчение, я отдышалась! Пойдемте.
И она с той же лихорадочной поспешностью устремилась назад по пути, который недавно прошла.
Но вместо того, чтобы вернуться в Тюильри, она, ведомая Изидором, прошла через ворота, выходившие на площадь Карусели.
Они пересекли огромную площадь, где обычно до самой полуночи было полно разносчиков с товаром и фиакров, поджидающих седоков.
Сейчас она была почти безлюдна и еще освещена.
Вдруг им послышался сильный шум, в котором угадывались цоканье копыт и стук колес.
Они уже добрались до ворот, выходящих на улицу Эшель. Кони с каретой, производившие весь этот шум, цоканье и стук, очевидно, должны были въехать в эти ворота.
Уже показался свет: несомненно, то были факелы, сопровождавшие карету.
Изидор хотел отпрянуть назад; королева увлекла его вперед.
Изидор бросился в ворота, чтобы ее защитить, в тот самый миг с другой стороны в проеме ворот показались головы лошадей, на которых скакали факельщики.
Между ними, развалясь в своем экипаже, одетый в элегантный мундир генерала национальной гвардии, глазам беглецов явился генерал де Лафайет.
В тот миг, когда экипаж проезжал мимо них, Изидор почувствовал, как его проворно отстранила властная, хотя и не слишком сильная рука.
То была левая рука королевы.
В правой руке у нее была бамбуковая тросточка с золотым набалдашником, какие носили женщины в ту эпоху.
Она стукнула этой тросточкой по колесу экипажа и сказала:
— Ступай, тюремщик, я вырвалась из твоей темницы!
— Что вы делаете, государыня, — вскричал Изидор, — какой опасности себя подвергаете?
— Я отомстила, — произнесла королева, — а ради этого стоит рискнуть.
И за спиной последнего факельщика она устремилась в ворота, сияющая, как богиня, и радостная, как дитя.
Глава 22. ВОПРОС ЭТИКЕТА
Не успела королева отойти от ворот на десяток шагов, как человек, закутанный в синий каррик, чье лицо скрывала клеенчатая шляпа, судорожно схватил ее за руку и увлек к наемной карете, стоявшей на углу улицы Сен-Никез.
Этот человек был граф де Шарни.
Карета была та самая, в которой вот уже более получаса ожидало все королевское семейство.
Все думали, что королева предстанет перед ними удрученная, обессиленная, чуть живая, но издевательский удар, который она нанесла экипажу Лафайета, с таким чувством, будто ударила его самого, изгладил из ее памяти все — недавние опасности, перенесенную усталость, допущенную ошибку, потерянное время и последствия, которые могла иметь эта задержка.
В десяти шагах от наемной кареты слуга держал повод коня.
Шарни достаточно было указать на коня пальцем, как Изидор тут же вскочил верхом и галопом умчался.
Он поехал в Бонди, чтобы заранее заказать лошадей.
Королева прокричала ему вслед несколько слов благодарности, но он их уже не услышал.
