он.
— Пойдемте, пойдемте дальше, — произнес король, — он все равно нас нагонит, а нам нельзя терять времени.
Королева не осмелилась возразить, что новости, которые доставил г-н де Шарни, безусловно, стоили того, чтобы их подождать.
В сущности, разница составляла всего несколько секунд: всадник гнал коня во весь опор.
Казалось, он и сам в свой черед по мере приближения все внимательнее всматривался в путешественников, не понимая, почему они вышли из гигантской кареты и рассеялись по дороге.
Наконец он нагнал их в тот миг, когда карета достигла вершины холма и остановилась.
Сердце королевы и глаза короля не обманули их: это в самом деле был г-н де Шарни.
На нем был короткий зеленый редингот с развевающимся воротником, шляпа с широкой лентой и стальной пряжкой, белый жилет, кожаные облегающие кюлоты и длинные, до колен, военные сапоги.
Лицо его, обычно матово-бледное, раскраснелось от быстрой езды, и искорки того пламени, которым разгорелись его щеки, сверкали в зрачках.
В его мощном дыхании, раздувавшихся ноздрях была какая-то торжествующая удаль.
Никогда еще королева не видела его таким прекрасным.
Она испустила глубокий вздох.
Он спрыгнул с коня и склонился в поклоне перед королем.
Затем обернулся и отдал поклон королеве.
Все окружили его, кроме двух гвардейцев, из скромности державшихся поодаль.
— Подойдите, господа, подойдите, — позвал король, — новости, доставленные господином де Шарни, касаются всех нас.
— Прежде всего, государь, — начал Шарни, — все идет хорошо, и в два часа ночи никто еще не подозревал о вашем бегстве.
Все вздохнули с облегчением.
Потом посыпались вопросы.
Шарни рассказал, как вернулся в Париж, как на улице Эшель повстречался с патрулем патриотов, как они допросили его и как он вселил в них уверенность, что король спит у себя в постели. Потом он поведал, как, проникнув в Тюильри, где царило обычное спокойствие, прошел к себе в спальню, переоделся, вернулся через коридоры королевских покоев и еще раз убедился, что никто не догадывается о бегстве, даже г-н де Гувьон, который, видя, что цепь часовых, расставленных им вокруг покоев короля, ни на что не нужна, снял ее и распустил офицеров и командиров батальонов по домам.
Затем г-н де Шарни вновь вскочил на коня, которого оставил во дворе под присмотром одного из дежурных слуг, и, рассудив, что в этот час ему будет стоить огромного труда найти на парижской почтовой станции хоть какую-нибудь клячу, отправился в Бонди на том же самом коне.
Несчастное животное выбилось из сил, но доскакало, а большего и не требовалось.
В Бонди граф пересел на свежую лошадь и помчался дальше.
В остальном по дороге все было спокойно.
Королева нашла предлог протянуть графу руку: за столь добрые вести он заслужил этой милости.
Шарни почтительно поцеловал королеве руку.
Почему королева побледнела?
От радости, что Шарни поцеловал ей руку?
От горя, что не пожал?
Вернулись в карету. Карета тронулась. Шарни галопом скакал у самой дверцы.
На ближайшей почтовой станции нашли приготовленных лошадей, не было только коня под седлом для Шарни.
Изидор не знал, что брату понадобится конь, и не приказал его подать.
Итак, ему пришлось задержаться из-за коня; карета тронулась. Спустя пять минут Шарни был в седле.
Впрочем, было предусмотрено, что он поедет за каретой, а не рядом с ней.
Однако он ехал на совсем близком расстоянии, чтобы королева, выглядывая из кареты, всякий раз могла его увидеть и чтобы на каждой подставе он успевал обменяться несколькими словами с августейшими путешественниками.
Переменив коня в Монмирайле, Шарни полагал, что карета находится в четверти часа езды от него, как вдруг, после поворота, его конь буквально уткнулся в нее носом: карета стояла, а оба гвардейца пытались починить постромки.
Граф спешился, заглянул в карету, посоветовал королю не высовываться, а королеве не беспокоиться; затем открыл особый сундучок, куда заранее сложил все предметы упряжи и инструменты на случай дорожного происшествия; там отыскались постромки, которыми немедля заменили лопнувшие.
Воспользовавшись этой остановкой, оба гвардейца попросили, чтобы им выдали оружие, но король категорически этому воспротивился. Ему возразили, что оружие понадобится в случае, если карету остановят, а он продолжал твердить, что не желает, чтобы из-за него лилась кровь.
