вас посылают в Турин.
— Да, сударь.
— Позвольте вас поблагодарить за то, что вы сделали для Себастьена; а теперь не теряйте времени и отправляйтесь в путь.
— Доктор! А как же…
— Раз отец мальчика говорит вам, что оснований для опасений нет, можете ехать. Где бы теперь ни находился Себастьен, у графини де Шарни или в другом месте, можете не беспокоиться: мой сын отыщется.
— Ну, раз вы так хотите…
— Я прошу вас об этом.
Изидор подал Жильберу руку, тот пожал ее с сердечностью, обычно ему не свойственной, когда ему приходилось иметь дело с аристократами. Изидор возвратился во дворец, а Жильбер дошел до площади Карусели, пошел по улице Шартр, пересек площадь Пале-Рояля, двинулся вдоль улицы Сент-Оноре, и, затерявшись на минуту в лабиринте маленьких улочек, ведущих к Центральному рынку, он, наконец, оказался на перекрестке двух улиц.
Это были улицы Платриер и Кок-Эрон.
С обеими этими улицами у Жильбера были связаны страшные воспоминания; не раз случалось, что, оказываясь на том самом месте, где он находился сейчас, он чувствовал, как бешено начинало колотиться его сердце; он будто сомневался, по какой из этих двух улиц ему пойти, и, наконец, решительно зашагал по улице Платриер.
Дом Андре, тот самый дом номер девять, был ему хорошо знаком; итак, он не остановился у этого дома не потому, что боялся ошибиться. Нет, было ясно: он ищет предлог, чтобы проникнуть в этот дом, а не придумав предлога, он пытается найти способ пробраться внутрь.
Он толкнул дверь, чтобы убедиться, не осталась ли она незапертой, как это иногда случается будто нарочно в такие минуты, когда человек оказывается в затруднительном положении; дверь была заперта.
Он пошел вдоль стены.
Стена имела десять футов в высоту.
Такая высота была ему не в диковину; однако он решил поискать какую-нибудь тележку, забытую торговцем у стены; встав на эту тележку, он мог бы без труда вскарабкаться наверх.
Будучи проворным и сильным, он легко мог бы спрыгнуть вниз.
Но никакой тележки он не нашел.
Значит, и внутрь проникнуть никак невозможно.
Он подошел к двери, протянул руку к молотку и приготовился было постучать, однако, покачав головой, бесшумно выпустил молоток из рук Очевидно, ему в голову пришла какая-то новая мысль, заставившая его вновь обрести потерянную было надежду.
— Это вполне возможно! — пробормотал он.
Он снова поднялся к улице Платриер и свернул на нее.
Он на ходу с сожалением взглянул на фонтан, где шестнадцать лет назад он не раз запивал дешевую черствую горбушку, пожертвованную щедрой Терезой или гостеприимным Руссо.
Руссо умер, Тереза — тоже, сам он стал взрослым, обрел признание, славу, состояние. Но стал ли он от этого счастливее, спокойнее, разве его терзали, как теперь, сомнения в те времена, когда, сгорая от безумной страсти, он черпал воду в фонтане?
Он продолжал путь Наконец он уверенно остановился перед входной дверью, верхняя часть которой была забрана решеткой.
Видимо, он достиг цели.
Однако он с минуту постоял, привалившись к стене: то ли нахлынувшие воспоминания слишком сильно на него подействовали, то ли он боялся, что вместо спасения за этой дверью кроется разочарование.
Но вот он решился и, проведя рукой по двери, с выражением неописуемой радости нащупал в небольшом отверстии шнурок, при помощи которого эта дверь отпиралась в дневные часы.
Жильбер помнил, что жильцы иногда забывали втянуть этот шнурок внутрь, и когда он задерживался по вечерам и украдкой возвращался в мансарду, занимаемую им у Руссо, он пользовался этой забывчивостью, чтобы войти в дом и добраться до своей постели.
Было похоже, что в доме, как и раньше, жили люди слишком бедные, чтобы бояться воров: прежняя беззаботность послужила причиной и объяснением былой забывчивости.
Жильбер дернул шнур. Дверь отворилась, и он очутился в темном сыром подъезде, в конце которого находилась скользкая и липкая лестница, похожая на свернувшуюся кольцами и приподнявшую голову змею. Жильбер бесшумно притворил за собой дверь и ощупью двинулся по лестнице.
Пройдя ступеней двадцать, он замер.
Слабый свет, сочившийся сквозь грязный витраж, свидетельствовал о том, что в этом месте в стене было окно, и хоть на дворе уже была ночь, на улице было светлее, нежели в этом подъезде.
Несмотря на слой грязи, покрывавшей стекло, сквозь него можно было различить звезды.
Жильбер нащупал небольшую задвижку, отпер окно и тем же путем, каким он уже дважды до этого спускался в сад, пробрался вниз.
Несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет, сад все это время словно стоял у Жильбера перед
