Андре взмахнула рукой, словно отказываясь от этого второго предложения, как перед тем отвергла первое, и, холодно, но почтительно поклонившись, вышла так же медленно и тихо, как вошла.
— О, ты совершенно права, холодная статуя, золотое сердце, пылающая Душа, что отказываешься и от моей признательности, и от дружбы: я чувствую — да простит меня Господь! — что ненавижу тебя больше всех на свете! Ведь если он тебя еще не любит, то… О! Я уверена, что придет тот день, когда он полюбит тебя!
Она позвала Вебера.
— Вебер, ты видел господина Жильбера?
— Да, ваше величество, — отвечал камердинер.
— В котором часу он прибудет завтра утром?
— В десять, ваше величество.
— Хорошо, Вебер. Предупреди моих дам, что сегодня я лягу сама. Скажи им, что я очень устала и плохо себя чувствую, пусть меня не будят завтра раньше десяти… Первый и единственный, кого я завтра приму, будет доктор Жильбер.
Глава 25. БУЛОЧНИК ФРАНСУА
Мы даже и не пытаемся описать, как прошла эта ночь для обеих женщин.
Мы вновь встретимся с ее величеством только в девять часов утра. У королевы были красные от слез глаза, она была бледна после бессонной ночи. В восемь часов, то есть на рассвете, — дело было в такую пору, когда дни коротки и пасмурны — она поднялась с постели, где напрасно искала отдохновения всю ночь и где лишь на рассвете забылась лихорадочным и беспокойным сном.
Хотя никто и не осмеливался нарушить ее распоряжение и не входил к ней в спальню, до нее доносились чьи-то шаги, резкий стук, какая-то возня; это свидетельствовало о том, что произошло нечто непредвиденное.
Королева закончила свой туалет, когда часы пробили девять.
Среди всеобщего шума она услышала голос Вебера: он призывал соблюдать тишину.
Она кликнула верного камердинера.
В то же мгновение все стихло.
Дверь отворилась.
— В чем дело, Вебер? — спросила королева. — Что происходит во дворце и что означает этот шум?
— Ваше величество! Кажется, в Сите беспорядки, — отвечал Вебер.
— Беспорядки? — удивилась королева. — Чем они вызваны?
— Точно еще ничего не известно, ваше величество; поговаривают, что там волнения из-за нехватки хлеба.
Когда-то королеве не могло бы даже прийти в голову, что на свете есть люди, умирающие с голоду; однако с тех пор, как во время возвращения из Версаля ей довелось увидеть слезы дофина, просившего у нее хлеба, а ей нечем было его накормить, она стала понимать, что такое нужда, отсутствие хлеба, голод.
— Несчастные люди! — прошептала она, вспоминая, что говорили о ней во время путешествия, а также объяснения Жильбер. — Теперь они видят, что в их беде не повинны ни Булочник, ни жена Булочника.
Потом она прибавила в полный голос:
— Есть ли опасения, что это не выльется во что-либо более серьезное?
— Не могу вам сказать, ваше величество. Все донесения противоречат одно другому, — отвечал Вебер.
— Тогда беги в Сите, Вебер, это недалеко, — продолжала королева, — посмотри собственными глазами, что там происходит, и доложи мне.
— А как же доктор Жильбер? — спросил камердинер.
— Предупреди Кампан или Мизери, что я его жду, пусть кто-нибудь из них о нем доложит.
Вебер уже взялся за дверь, когда она прибавила:
— Передай, чтобы его не заставляли ждать, Вебер; он осведомлен обо всех событиях и сможет все нам объяснить.
Вебер выбрался из дворца, дошел до калитки Лувра, заслышав шум, бросился бегом по мосту и, подхваченный людскими волнами, вскоре оказался на паперти Собора Парижской Богоматери.
По мере того, как он продвигался к центру старого Парижа, толпа все увеличивалась, а крики становились все громче.
Крики толпы, вернее, ее рев, не могли заглушить отдельных призывов, грозных, словно громовые раскаты:
— Спекулянт! Бей его! Бей его! На фонарь! На фонарь!
И тысячи людей, даже не понимавших, о чем шла речь, а среди них было немало женщин, уверенно вторили этим крикунам в ожидании зрелища, приводившего их в восторг:
— Спекулянт! Бей его! На фонарь!
Неожиданно Вебера швырнуло в сторону, как это случается при большом скоплении народа, когда в нем
