скажите на милость, Мальоре с первых дней своего пребывания тут чурались односельчан и почти не выходили из своего старого дома? Чем объяснить тот факт, что никого из них ни разу не видели в церкви? Что за сила выгоняет их из дому по ночам, когда порядочному человеку полагается спать сном праведным?.. Нет, неспроста все это. Знать, скрывают они что-то в своем особняке, страшатся какой-то огласки. Говорят, все у них там сплошь завалено какими-то богопротивными книгами... А еще ходят слухи, будто не по своей воле уехали они из той заморской страны, а изгнали их оттуда за какие-то страшные злодеяния... Вид-то у них больно подозрительный: знать, и здесь что-то такое замыслили... Ну да так оно скорее всего и есть!
Разумеется, никаких конкретных претензий предъявить Мальоре никто не мог. История не занесла в эту глушь ни вируса «охоты на ведьм», ни повальных эпидемий бесовской одержимости. Тут не слыхали ни о «лесных алтарях», ни об «оживающих» время от времени персонажах древних индейских мифов, призрачными монстрами разгуливающих по чащобам. В Бриджтауне не пропадал скот, не исчезали люди — одним словом, не происходило ничего такого, в чем прямо можно было обвинить ненавистных пришельцев. И все же семью Мальоре издавна окружала стена суеверного страха. Наследника вымирающего рода здесь почему-то боялись особенно.
Судьба, похоже, невзлюбила Саймона с первых минут его жизни. Мать мальчика умерла во время родов, причем акушеров к ней пришлось вызывать из города: местные эскулапы все как один наотрез отказались иметь дело с этой семьей. Каким-то чудом младенец выжил, но несколько лет его никто не видел: лишь много позже жители деревни узнали, что отец с братом сумели-таки выходить бедолагу.
Когда Саймону исполнилось семь лет, его отправили в частную школу, и в Бриджтауне он появился лишь пять лет спустя, сразу же после смерти дяди. Местные знатоки утверждали, будто тот скончался от внезапного умопомрачения; ненамного более определенным был и официальный диагноз, кровоизлияние в мозг вследствие опять-таки какого-то совершенно необъяснимого приступа.
Саймон рос на редкость милым мальчуганом. Поначалу бугорок под лопаткой был почти не виден, и, судя по всему, совершенно его не беспокоил. Через несколько недель после своего первого приезда мальчик вновь отбыл в школу и появился здесь лишь два года назад, спустя несколько дней после смерти отца.
Долгие годы старик прожил в огромном пустом доме один. Тело его было обнаружено не сразу и совершенно случайно: проходивший мимо разносчик заглянул ненароком в раскрытую дверь, шагнул в гостиную и остолбенел: в огромном кресле сидел мертвец, вперившись в пустоту с диким, нечеловеческим ужасом. Прямо перед ним на столе лежала книга в железном окладе; страницы ее пестрели неведомыми письменами. Вскоре прибыл доктор и объявил, недолго думая, что смерть наступила вследствие сердечного приступа. Но разносчик видел остекленевший ужас в глазах Джеффри Мальоре, он успел взглянуть краем глаза на какие-то нехорошие, странно волнующие рисунки и потому имел на этот счет свое, особое мнение. Ничего рассмотреть в комнате ему так толком и не удалось, поскольку очень скоро здесь объявился Мальоре-младший.
Сообщить Саймону о смерти отца к тому времени еще не успели, так что приезд его вверг присутствующих в состояние шока. В ответ на расспросы юноша, ко всеобщему изумлению, извлек из кармана письмо двухнедельной давности, в котором отец сообщал ему о предчувствии скорой кончины и просил поторопиться с приездом. Судя по всему, форма послания была продумана заранее, и тщательно подобранные фразы заключали в себе, помимо очевидного, еще и какой-то скрытый смысл: только этим и можно было объяснить тот весьма странный факт, что молодой человек не затруднил себя никакими расспросами об обстоятельствах смерти Мальоре-старшего.
Похороны прошли тихо, без посторонних. По семейной традиции, тело было погребено в подвальном склепе. Зловещие события, предшествовавшие возвращению Саймона Мальоре в родные пенаты, необъяснимое его появление — все это встревожило местных жителей не на шутку. Вокруг старого особняка вновь стали сгущаться тучи страха и подозрений. Увы, в дальнейшем не произошло ничего, что помогло бы их хоть как-то рассеять.
Саймон остался жить в доме один, без прислуги, и не предпринимал ни малейших попыток сблизиться с кем-либо из соседей. Если и он появлялся в деревне, то лишь для того, чтобы купить продуктов (в основном мяса и рыбы — причем, как было замечено, в изрядных количествах), загрузить их в автомобиль и снова скрыться в своей цитадели. Время от времени Саймон останавливался у аптеки и покупал снотворное. В разговоры при этом он ни с кем не вступал, на все вопросы отвечал кратко и неохотно.
По деревне прошел слух, будто юный Мальоре заперся в доме и пишет книгу (уровень образованности молодого человека, по-видимому, даже у недругов его сомнений не вызывал). Саймон стал появляться на людях все реже. С внешностью его стало происходить нечто странное, и это немедленно сделалось предметом оживленнейших обсуждений.
Во-первых, его горб на спине начал расти. Саймон носил теперь очень просторный плащ и передвигался с большим трудом, низко согнувшись, будто под тяжестью непосильной ноши. Сам он к врачам не обращался, а о чем-то спросить его или дать ему добрый совет никому, по-видимому, в голову не приходило. Во-вторых, Саймон стал стареть на глазах, внешне все более напоминая теперь своего покойного дядюшку Ричарда. Все чаще в его глазах стало появляться характерное для никталопии фосфоресцентное свечение, что еще больше подогрело любопытство обывателей — любопытство, вообще говоря, тоже почти уже наследственное. Вскоре невероятные слухи стали обрастать еще более невероятными фактами.
Саймон начал вдруг появляться на отдаленных фермах и приставать к хозяевам — в основном людям почтенного возраста — со странными расспросами. По его словам выходило, будто он пишет книгу об истории фольклора и очень нуждается в любых сведениях о местных легендах. Может быть, старожилам известно что-нибудь о здешних колдовских культах, о ритуалах у «лесных алтарей»? Не затерялась ли в окрестностях избушка с привидением или просто местечко, пользующееся дурной славой? Не приходилось ли слышать кому-нибудь имени Ниаралапотеп? А каких-либо упоминаний о Шуб-Нигуррате? Или Черном Посланнике? Все интересовало Мальоре: и миф паскуантогских индейцев о Человекозвере, и шабаши ведьм, и овечьи трупы со следами, которые свидетельствовали бы о ритуальном убийстве... От таких расспросов у фермеров волосы поднимались дыбом.
Вообще-то кое-какие слухи о лесных чудесах сюда доходили — как с северного берега, так и с восточных склонов: обитавшие там отшельники не раз нашептывали здешним людям какие-то кошмарные байки. Но обсуждать такие вещи вслух, да еще с этим несчастным изгоем, никто, конечно же, не собирался. На
