После своего рассказа о ночном происшествии Уилсон все время молчал. Бекки не могла понять, размышлял ли он или просто впал в депрессию. Он выглядел еще более сумрачным, чем обычно.
Когда Уилсон повернулся, снова уставясь в парк через стекло машины, Эванс поднял брови.
— Послушайте,— сказал он ему в спину,— если для вас это так важно, ну что же, тогда я верю. Мне так хотелось бы вам хоть немного помочь.
— Из маленьких ручейков сбегаются большие реки,— кисло произнесла Бекки.
— Я убежден в этом. Именно так и должно быть.
— Пожалуй,— сказал Уилсон.— Именно так.
Внезапно поднялась какая-то суматоха. Два копа из Сентрал парк вскочили на мотоциклы; парни из 20-го округа ринулись к машинам. Бекки поспешно включила радио: «13, повторяю — 13, в Бетезда Фаунтин».
— Господи!
Бекки живо пристроилась в хвост другим машинам. Они неслись, не разбирая дороги, прямо через парк, подминая под себя свежий снег. «13» — это самый серьезный сигнал, который может дать полицейский: это означало, что он попал в беду. Получив его, все соседние полицейские подразделения, а порой и более удаленные, были обязаны немедленно прийти на помощь. Этот сигнал полицейские ненавидели больше всего на свете, но если такое случалось, то откликались на него от всей души.
Когда-то Бетезда Фаунтин был элегантным рестораном на открытом воздухе. Летом сюда стекалась самая пестрая публика, чтобы подегустировать вина и полюбоваться на фонтан. Затем наступили 60-е годы, когда нагрянули наркотики. И Бетезда превратили в рынок их сбыта. Ресторан закрылся. Фонтан забросали мусором. Стены покрылись всякого рода надписями. Появились и убийства. Теперь это, некогда любимое горожанами место отдыха уныло пустовало как летом, так и зимой. На эспланаде, нависшей над бассейном, скорчившись и переломившись пополам, лежало лицом в снегу тело в голубой форме полицейского. Первыми до него добрались мотоциклисты.
— Он ранен,— крикнул один из них.
Со стороны Рузвельтовской больницы уже завывала сирена «скорой помощи».
Бекки пристроила свой «понтиак» сразу же за мотоциклами, и все трое пулей выскочили наружу.
— Я медик,— совсем ни к чему бросил на ходу Эванс.
В нью-йоркской полиции не было человека, который не знал бы, чем занимается Эванс. Он подбежал к раненому. Бекки ни на шаг не отставала от него. Это был коп средних лет, наверняка один из членов поисковой группы в парке.
— Вот подлая тварь,— сказал он, силясь улыбнуться,— это мерзавка собака так продырявила мне брюхо.
Говорил он с трудом, еле слышно.
— Проклятье,— выругался Эванс.
— Это серьезно, док? — спросил коп сквозь слезы.
Медик отвернулся.
— Лучше не двигайся, дружок, пока не принесут носилки.
Какой бы ни была рана, вы так потеряете меньше крови.
— До чего больно от этой пакости,— простонал полицейский.
Затем его глаза округлились, голова упала на грудь.
— Быстро, любую повязку! — приказал Эванс.— Он потерял сознание.
Двое друзей пострадавшего наложили ее прямо на дыру, зиявшую в его пальто.
— Где же эта похоронная колымага? — отрывисто спросил Эванс.— Если они не подсуетятся, коп отдаст концы.
В тот же момент подъехала «скорая», и медбригада не мешкая принялась за дело. Осторожно разрезали
