Я не зоолог и не антрополог, а физик, и приехал в эти места по приглашению Дарвинского университета из американского городка Пало-Альто читать лекции по геофизике, а заодно и квантовой механике на время отсутствия одного из университетских профессоров.
Дарвин — крупный центр, по местным масштабам, с населением около 75 тысяч человек, и столица Северной территории. По площади Северная территория (практически это штат, хотя официально таковым пока еще не признан) превышает территории Франции и Испании, вместе взятые, при том что население его немногим больше 150 тысяч человек. Столица штата вполне современный город, но неподалеку от магазинов, торгующих теми же французскими духами, местные парки кишат дикими валлаби — карликовыми кенгуру. А пруды парков, примыкающих к океанскому побережью, огорожены специальными сетками — от не в меру любопытных и прожорливых «солти». Австралийский «солти» — довольно опасный крокодил; иногда он достигает в длину шести метров и чувствует себя хозяином как в пресных водоемах, так и в море. И тут и там он пожирает все подряд: рыб, более мелких крокодилов, собак и неосторожных двуногих.
Я оказался в Дарвине во время осеннего семестра, а, точнее, поскольку здесь все шиворот-навыворот, в конце апреля прошлого года. Тут как раз подоспело празднование Первого мая, ознаменованное коротким перерывом в лекциях. Может показаться странным, что в далекой Австралии чтут этот праздник. Но не надо удивляться: несоединившиеся пролетарии всех стран отмечают его с почтением, а мелкие предприниматели получают приличную прибыль от оживленной торговли сосисками, пивом и еще кое-чем покрепче.
Перерыв в лекциях вместе с выходными днями дал мне достаточно времени, чтобы добраться до отдаленных мест, где живут почти одни аборигены. Когда-то европейские поселенцы обращались с ними хуже, чем со зверями, но сравнительно недавно положение аборигенов изменилось коренным образом. Им возвращены большие участки их исконных территорий, предоставлено самоуправление и право охотиться на всех животных, птиц и рыб, включая те, на которые для белых наложен строгий запрет. В отдельных случаях аборигены сдают часть своих земель государству в долгосрочную аренду для устройства национальных парков, а иногда и частным лицам на четко определенных договорных условиях. Так, например, один предприимчивый австралиец по имени Макс, похожий на квадратного крепыша баварца, арендует 500 квадратных километров лесных и водных угодий, где неприхотливые посетители вполне могут наслаждаться первозданной природой без помех.
А помехам здесь действительно взяться неоткуда: все население этих громадных владений, примерно равных по площади территории Сингапура с его тремя миллионами жителей, состояло из двух человек — Макса и его помощника, не считая меня — гостя. Впрочем, не будь я научным скептиком, может быть, я тоже насчитал бы тут никак не меньше трех миллионов обитателей — духи умерших аборигенов, похоже, витали в здешних местах повсюду. Во всяком случае, мне это показалось, когда я осматривал скальные образования между речушками и биллабонгами и вдруг увидел груды человеческих костей и черепов в расселинах между скалами, где когда-то аборигены хоронили своих покойников. Я было схватился за фотоаппарат, но Макс меня остановил: по договору с аборигенами фотографировать их усопших предков нельзя — табу. Однако я не удержался и под конец нашей прогулки, заметив ярко размалеванный скелет, — в свое время, судя по всему, это был важный человек — украдкой сфотографировал его, чтобы Макс не видел. Но табу есть табу, и, наверно, с этого и начались наши злоключения. Потом я этот снимок уничтожил, на всякий случай: хотя я научный скептик и не суеверный, но кто его знает...
Первый раз табу дало о себе знать на следующий день. Накануне, за ужином Макс гордо заявил:
— Ну, завтра вставайте пораньше, покажу вам наше пернатое царство.
И гордиться ему, действительно, было чем. По берегам биллабонга, куда мы вышли, расхаживали разноцветные цапли ростом метра в полтора; луга были заполонены тысячами уток и гусей; коршуны- рыболовы зорко всматривались вдаль из своих гнезд размером с солидный бочонок; пеликаны время от времени что-то заглатывали с видимым удовольствием. Добраться же сюда было не так просто. Прежде чем выйти на чистую воду, надо было преодолеть километра два по затопленным джунглям, где обыкновенная моторная лодка оказалась бесполезной из-за густо переплетенных корней деревьев и прочих растений.
Можно было, конечно, пройти пешком, но идти по вязкому болоту не очень-то приятно, к тому же и опасно: даже крупному крокодилу не нужна глубокая вода, чтобы спрятаться, — он легко может зарыться в тину, где его сразу и не заметишь. Но, слава Богу, у Макса была лодка на воздушной подушке, с очень маленькой осадкой. А двигалась и управлялась она при помощи быстро вращающегося кормового пропеллера и за счет перемены направления производимой им воздушной струи.
Добравшись до чистой воды, мы пересели в быстроходную моторную лодку и помчались по биллабонгам и речкам, вспугивая тучи птиц, а часто и крокодилов, мирно дремлющих на берегах с широко открытыми пастями — для самоохлаждения. Высадившись на берег, мы углубились в буш — так в северной Австралии называют очень густой, нерасчищенный лес, — время от времени натыкаясь на динго и валлаби. Побродив по этому зоопарку, где нет ни ворот, ни вольер, мы двинулись обратно, домой. И тут-то оно, нарушение табу, и сказалось.
Мы снова пересели в лодку с пропеллером, но не успели тронуться, как наткнулись на что-то острое, пробили воздушную подушку — и сели на мель. Пришлось шлепать по болоту, стараясь не упасть в темную воду, полную колючих пальмовых ветвей. Но я все же не устоял и плюхнулся в противную жижу, испустив громкое ругательство. И вдруг лес вокруг нас ожил. Из зарослей с визгом выскочило стадо диких свиней и в испуге промчалось мимо. Сидя в «грязевой ванне», я, к своему удивлению, заметил, что у некоторых из этих сравнительно небольших животных, весом около ста килограммов, из пасти торчат порядочных размеров клыки. Свиньи никогда не были эндемиками Австралии — их давным-давно завезли из Европы. И потом некоторые из них, должно быть, одичали. Но откуда у них клыки, как у диких кабанов? Может, это
