детстве.
А герцог продолжал, словно не он только что разрушил убеждение, на котором была построена вся ее жизнь.
– Я не хочу, чтобы ты оказалась здесь в середине зимы.
Сердце, почувствовавшее надежду, снова сжалось от безысходности.
Если каким-то чудом Верити родит его ребенка, ей придется растить его без отца, потому что вероятность беременности никак не меняла главного. Она лишь прибавляла горечи ее страданиям.
Верити пыталась скрыть, насколько велико ее горе. Когда-то это ей удалось бы. Теперь же она сомневалась, что сможет обмануть его.
Но должна попытаться. Ради него должна попытаться. Верити еще раз глубоко вздохнула.
– Я не поеду в замок Кайлмор.
Он не сразу понял ее. Почему он был должен понять?
– Ты хочешь поехать в какое-то другое место? У меня есть и другие дома. Или можем отправиться в путешествие. Или вернуться в Лондон, если хочешь.
Боже, как это трудно. Она облизнула пересохшие губы.
– Нет, я вернусь к моему брату, в Уитби. По крайней мере на время.
– В Уитби? – повторил Кайлмор, и в этот момент она увидела, что он понял. Его лицо окаменело от потрясения. – Ты хочешь покинуть меня. – Слова прозвучали так резко, что Верити почти пожалела о своем решении.
Но она напомнила себе, что делает это ради него самого. Когда-нибудь, в унылые годы, ожидавшие ее впереди, она, может быть, найдет утешение в этой мысли.
– Да.
Слава Богу, Кайлмор не расслышал безграничное отчаяние в ее лжи.
Она готовилась к его гневу. Однажды она довела его до тяжкого преступления. Она понимала, что это предательство намного хуже, чем ее бегство из Лондона. За эти недели она не давала никаких обещаний, но каждая минута доказывала ее верность.
Кайлмор сохранял спокойствие, хотя его лицо побелело как мел.
– Ты не собираешься сказать мне почему?
Какую боль причинила она ему. Верити понимала это и ненавидела себя. Но она должна сделать это. У герцога и куртизанки не могло быть будущего. Каждый день, проведенный вместе, делал неизбежную разлуку все более мучительной.
Так говорил ей рассудок.
А сердце убеждало, что не может быть боли сильнее той, которую Верити испытывала сейчас.
Верити собрала всю свою храбрость. Теперь она должна стать только Сорайей. Гордой, решительной, холодной. Страдающее сердце Верити не должно помешать ей сделать то, что она должна сделать.
– В Лондоне мы заключили соглашение. Если любой из партнеров захочет прервать эту связь, она закончится. Так вот я хочу прервать ее, ваша светлость.
Кайлмор поморщился, когда она употребила его титул.
– И это лучшее, что ты можешь сделать? Прощай, удачи тебе, и разойдемся по разным дорогам? – сердито спросил он. – Черт подери, я думаю, ты должна мне больше, чем это. Что происходит, Верити? Почему все переменилось, как только я сказал, что мы уезжаем из долины?
Верити не могла сказать ему правду; он бы никогда с ней не согласился. Кайлмор верил, что нет ничего лучше, чем сделать куртизанку герцогиней.
Но Верити думала по-другому.
Она отвернулась, не желая видеть его боли и растерянности.
– Я давно знала, что должна уехать. – Верити с трудом владела голосом. – Пришло время вам вернуться к своей жизни, а мне – к своей.
– Ты – моя жизнь! Я не позволю тебе уехать, – страстно заявил Кайлмор, поворачивая ее лицом к себе. – Не делай этого, mo cridhe!
Она неподвижно смотрела на его искаженное мукой лицо.
– Вы ничего не можете требовать от меня. Вы сказали, что больше никогда не станете принуждать меня. Или ваше слово ничего не стоит? Если вы действительно изменились, то вы прекратите этот спор.
Верити поступала жестоко, упрекая Кайлмора в его грехах, жестоко было напоминать ему и о той сказочной ночи, когда она наконец отдалась ему по воле своего сердца.
Он отпустил ее.
– Итак, ты снова убегаешь от меня без всяких объяснений? По крайней мере на этот раз я, видимо, должен быть благодарен, что ты предупредила меня о своем отъезде.
– О, найдите в себе силы простить меня! – воскликнула Верити, ее решительность таяла.
Кайлмор отшатнулся прежде, чем Верити коснулась его.
– Мадам, ваше право – уехать, а мое – распорядиться своими чувствами, как я желаю.
