Слова Роксанны уязвили Гейджа, но он не подал виду.
— Мне нет дела до вашего мнения, Роксанна. Нет и никогда не было.
Его слова больно ранили Роксанну. Гейдж равнодушен к ней. Сколько раз за прошедшие девять лет она предлагала ему себя, а он ничего не замечал! А может, просто притворялся? Желание сводило Роксанну с ума, а Гейдж каждый раз вежливо отказывался от нее, словно не в силах представить ее в роли возлюбленной… или жены. Но к своей рабыне он относился совсем иначе. Насчет нее строил иные планы!
— Хотите затащить эту потаскуху в постель, не так ли? — спросила Роксанна срывающимся голосом. — Мечтаете об этом с той минуты, как увидели ее?
— Ну и что? — гневно отозвался Гейдж, только теперь понимая, как Роксанна похожа на своего отца. Несмотря на боязнь разбудить ревность разъяренной женщины, он не выдержал — уперся ладонями о каменное основание наковальни и вперил в Роксанну испепеляющий взгляд. — Скажите, Роксанна, вам-то какое дело до того, что делает Шимейн в моем доме или в моей постели?
Губы Роксанны скривились в безобразной гримасе, из горла вырвался глухой стон. Сорвавшись с места, подобно нечистой силе, она побежала к дому. Одним прыжком преодолев веранду, она захлопнула за собой дверь с такой силой, что Хью Корбин вскинул голову, опасаясь, что столбы, поддерживающие крышу веранды, не выдержат удара и рухнут.
Во время долгой поездки домой Шимейн молча сидела в повозке рядом с Гейджем, держа на руках спящего ребенка. Над деревьями повисла луна, заливая землю серебристым сиянием. Шимейн видела, как на губах Гейджа играет зловещая усмешка, а брови сурово хмурятся. Она не решилась спросить, что его тревожит, — служанке не пристало интересоваться мыслями, бедами и чувствами хозяина. Шимейн удивлялась, чем Корбины повергли Гейджа в такую мрачность. Она слышала резкие голоса, видела, как Хью Корбин замахнулся на Гейджа костылем, а Роксанна с яростью хлопнула дверью, убегая в дом, но ветер уносил обрывки слов, и девушка не поняла разговора. Однако Шимейн почему-то была уверена, что ссора началась, когда Хью оглядел ее и нелестно отозвался о покупке Гейджа.
Даже в тусклом свете ночного светила Гейдж чувствовал на себе задумчивый взгляд служанки, но не сразу решился посмотреть на нее. Наконец, когда повозка была уже на полпути к дому, он взглянул в блестящие глаза девушки.
— Вас что-то тревожит, Шимейн?
— Я чувствую, вы сердитесь, мистер Торнтон, — робко пробормотала она, — и не знаю, как успокоить вас. Кажется, я во всем виновата…
— Вы не виноваты ни в чем, — живо возразил Гейдж.
Нет, вспоминал он, все началось вскоре после его приезда в Ньюпорт-Ньюс. Сразу после знакомства с ним Роксанной завладела навязчивая идея стать его женой. Она искусно плела козни, пытаясь принудить его к браку; притворяясь невинной, прижималась к нему, надеясь пробудить в нем страсть. Сознавая, каким уязвимым делает его воздержание, Гейдж вел себя чрезвычайно осторожно, старался не замечать тонких намеков, не боясь даже показаться недалеким и туповатым. В конце концов, не для того он бежал из Англии, от миловидной Кристины, чтобы связаться с женщиной, на которую после первой ночи не захотел бы даже взглянуть. Долгое время он успешно избегал расставленных Роксанной ловушек.
Спустя несколько лет, когда он женился на Виктории, Роксанна заперлась в отцовском доме, горюя так, словно ее жизнь была навеки погублена. В конце концов она выбралась из пучины скорби, но некоторое время продолжала относиться к Гейджу с презрением и ненавистью девушки, жестоко обманутой бесчестным повесой. Однако мало-помалу ее горечь утихла, уступив место умильным взглядам, нежным улыбкам и прозрачным намекам, пока Гейдж не проникся к ней отвращением. Виктория не замечала, чего добивается Роксанна, а Гейдж не пытался просветить ее. Его жена жалела старую деву и постепенно стала для нее лучшей подругой.
После смерти Виктории Роксанна вновь выразила решимость занять более прочное положение в жизни Гейджа. Оказавшись рядом во время рокового падения Виктории, она, очевидно, считала, что это поможет ей привести Гейджа к алтарю. Подобную угрозу она только подразумевала, никогда не произнося вслух. Она была готова на любую ложь, лишь бы заполучить Гейджа… или позаботиться, чтобы он никому не достался.
Прекрасно понимая, чем он рискует, обманув ожидания Роксанны, Гейдж отправился к «Гордости Лондона», чтобы в буквальном смысле купить свою свободу и идти по жизни своим курсом, а не тем, что проложила для него Роксанна. Он предвидел, что дочь кузнеца рассвирепеет, узнав о его покупке. Несомненно, любую женщину, появившуюся в доме Гейджа, она будет считать еще одной соперницей, как Викторию. К сожалению, мрачные предчувствия не обманули Гейджа.
Хью Корбин представлял не меньшую угрозу, чем Роксанна, и Гейдж уже убедился, что этот человек способен затеять ссору даже в присутствии Шимейн. Кузнецу было достаточно малейшего повода, чтобы ссора переросла в драку. Ненависть сквозила в каждом слове Хью.
— Все девять лет, пока мы с ним знакомы, — заговорил Гейдж, не глядя на Шимейн, — Хью Корбин всегда был угрюмым и вспыльчивым, но в последнее время стал совсем невыносимым, злобным и обидчивым, как Корноух. Оскорблял людей, сам нарывался на ссоры, особенно в присутствии моей жены… или, как сегодня, увидев вас. Недавно я заметил, как он следит за Эндрю странным, пристальным взглядом. Понятия не имею, готов ли этот человек выместить злобу на ребенке, но его поступки меня пугают. Несколько раз Роксанна просила разрешить Эндрю переночевать у нее в доме, но я не соглашался, не доверяю ее отцу.
— Миссис Макги рассказала мне, что мистер Корбин мечтал о сыне, — негромко произнесла Шимейн. — Но его единственный сын родился мертвым за несколько лет до появления Роксанны. Вероятно, видя Эндрю, мистер Корбин вспоминает о своем горе и завидует вам, не испытывая ненависти.
Ярость, которая на протяжении часа терзала душу Гейджа, постепенно рассеивалась. Хорошо зная кузнеца, он мог согласиться с ней. Гейдж познакомился с кузнецом и его девятнадцатилетней дочерью вскоре после прибытия в колонию, однако только в последние годы Хью Корбин выказывал к нему такую антипатию.
Гейдж задумчиво покачал головой, упрекая себя за то, что сам не додумался до такого простого объяснения. Его просветила совсем юная девушка. Он удивился ее проницательности.
— Вы оказались догадливее меня, Шимейн. Я никак не мог понять, с чего Хью невзлюбил меня.
— Его зависть особенно заметна со стороны, — объяснила Шимейн, мельком взглянула на Гейджа и обрадовалась. Морщины на его лбу разгладились, на губах заиграла слабая улыбка. Он ответил ей взглядом, и Шимейн затаила дыхание. Внезапно оба вспомнили о спящем Эндрю, прижавшемся головкой к груди Шимейн.
— Наверное, у вас затекли руки, — переложив вожжи в одну руку, Гейдж положил другую на спинку сиденья за спиной Шимейн, стараясь не коснуться ее. — Садитесь поближе и положите голову Эндрю ко мне на колени. Так будет удобнее.
Шимейн, мышцы которой уже давно затекли, охотно послушалась, но, попытавшись сдвинуться с места, поняла, что ей не хватит сил и приподнять мальчика, и пересесть поближе к Гейджу. После нескольких неудачных попыток она созналась в своей беспомощности.
— Прошу прощения, мистер Торнтон, но у меня ничего не выходит.
Зажав вожжи между коленями, Гейдж обнял ее за талию, просунул левую ладонь под колени, и без труда пересадил поближе к себе. Пока Гейдж поддерживал ее, Шимейн осторожно положила темноволосую головку ребенка на колени Гейджа. Эндрю глубоко вздохнул, но не проснулся.
Гейдж засмотрелся на личико спящего сына, омытое лунным светом: длинные ресницы покоились на щеках мальчика, ротик приоткрылся во сне. Шимейн легонько дотронулась до подбородка ребенка и закрыла ему рот. Эндрю заворочался, перевернулся на правый бок, лицом к отцу, и рука Шимейн оказалась зажата между его щекой и чреслами Гейджа.
Шимейн невольно ахнула, пытаясь убрать руку с выпуклости, которую она нечаянно задела. Хотя прошло всего несколько секунд, прежде чем ей удалось освободиться, это время показалось Шимейн вечностью, а ее ощущения — бесчисленными и неожиданными.
Кровь Гейджа забурлила в тот же миг, как его коснулась ладонь Шимейн. Даже после того, как девушка отстранилась и сложила руки на коленях, пламя продолжало бушевать в душе Гейджа, кровь стремительно
