Чувствуя, что несогласная уступает, визирь высвободил одну руку и стал ласкать ею пышную грудь.
— Инчили… — Тихий голос дрожал от страсти. — Ты возбудила меня, как никакая другая.
И турок повел ее к огромной кровати, стоявшей на возвышении. Упав спиной на простыни и нежно привлекая Катриону к себе, он удержал ее, однако, слегка над собой, и налитые груди свесились подобно спелым плодам. Когда, подняв к ним свою голову, визирь облизал соски, по всему ее телу забушевали волны желания.
Потом он перевернул ее на спину, его темная голова скользнула вниз, а рот с жадностью припал к набухшему розовому острию, безудержно его обласкивая и рассылая по нутру Катрионы молнии горячего наслаждения. Потом его губы начали томительно обследовать ее прекрасное тело, обжигая кожу. И, наконец, Чика увидел крошечную родинку — тот полный нестерпимого соблазна знак Венеры, что увенчивал нежную расщелину. Рука паши метнулась развязать шаровары. Прижимаясь и корчась, он стянул их и вернулся к заворожившему его пятнышку.
Глаза его сладостно раскрылись, а губы тронула слабая улыбка. Эта родинка звала и приглашала, отказаться было невозможно. Турок склонился и поцеловал ее, довольный, что женщина неистово затрепетала.
Опять оказавшись с ней на одном уровне, Чикалазаде взял руку Катрионы и заставил тронуть его. И едва горячая ладонь покрыла могучий орган, как паша застонал.
Он взглянул на лежавшую под ним красавицу. Впервые в жизни у него появилась женщина, не уступавшая ему в чувственности. Кат отпустила член, и визирь опустился на нее. Ласковыми руками раздвинув ей бедра, он встал меж ними на колени. Ухватив Катриону за ягодицы, Чика медленно притянул ее к себе и насадил на свой жесткий член.
И тут он на мгновение опешил, потому что женщина оказалась не только горячей, влажной, но и тесной, словно девственница. Визирь даже простонал от наслаждения. Снова овладев собой, он начал плавно двигаться.
Затем осторожно опустил ее на кровать и поудобнее обхватил ногами. Тело Кат покрывали мельчайшие бисеринки влаги, а голова неистово билась на подушке.
Большие руки Чикалазаде нежно ласкали ее, и он стал говорить ей слова утешения. Внезапно изумрудные глаза открылись и впрямую встретили его взгляд. Она принялась тихо всхлипывать.
— Нет, Инчили, нет, моя прелесть, — любовно сказал визирь. — Я вижу в твоих сладостных очах тень другого мужчины. Я должен победить этого соперника, ибо ты никогда больше его не увидишь. Ты моя навечно! — ликовал он. — Отдайся мне вся, моя драгоценная!
— Не могу, — рыдала она. — Не могу!
Руки его возобновили свою дразнящую ласку, а губы начали с легким нажимом целовать ей лицо и шею.
— Я сделаю так, что ты забудешь его, — прохрипел Чикалазаде. И он снова отдался мерному движению страсти, теряя уже самого себя в ее тепле и сладости.
Он довел и себя, и ее до высшего наслаждения, а потом Кат рыдала у него на груди, пока, изнуренная, не уснула.
Она спала подобно ребенку, свернувшись клубочком и расслабившись. Визирь с улыбкой поднялся с развороченной постели и, подойдя к низенькому столику, налил себе бокал апельсинового шербета. Развалясь на подушках, он задумчиво потягивал напиток и глядел на свою прекрасную невольницу. Хаммид был прав, она заслуживала особого отношения. Но Аллах! Чужестранка бросает вызов великому визирю! А ведь достаточно одного его слова, и всякая в гареме из кожи вон лезет, чтобы ублажить своего господина. Даже его гордая жена-принцесса страстно желала доставить ему наслаждение.
С Инчили, однако, получалось как раз наоборот. Это он пытался завоевать ее. И не отступит, пока не завладеет как ее телом, так и душой. Никогда он не испытывал такого блаженства, как этой ночью. И визирь вздрогнул, представив, какой эта женщина будет, когда полностью ему уступит.
50
Проснувшись, Кат с удивлением обнаружила, что лежит в своей постели. Она уселась и спросила у Сюзан:
— Как я снова сюда попала?
— Вас принес он сам. Сам господин Чикалазаде! Вы спали так сладко, что он не пожелал вас беспокоить. Я так испугалась, когда он вошел с вами на руках… Но он был очень добр и показался вовсе не таким чудовищем, как я представляла. Мне понравился.
— Да, он не зверь, — тупо согласилась Кат. Потом ее голос задрожал. — Но я не могу смириться с такой жизнью, Сюзан. Я хочу Френсиса! Хочу домой! Хочу быть свободной! — И она зарыдала.
Когда прошло несколько минут, а Кат все плакала, Сюзан послала рабыню за евнухом Османом. Тот немедля прибежал и спросил:
— В чем дело, Мара?
— Моя дама, сэр. Она вся изошла слезами! Я уже все пыталась сделать!
Осман склонился над Кат.
— Почему ты плачешь, Инчили? Разве что-то тебя огорчает?
А она даже и не заметила его. В отчаянии негр послал за Хаммидом. Великий евнух явился и жестом отослал обоих слуг. Потом сел у кровати и стал ждать.
Истерические рыдания продлились еще несколько минут, а затем стали стихать, пока совсем не смолкли. Кат села, лицо ее было мокрым и припухлым. Евнух, не говоря ни слова, протянул ей большой красный платок.
Вытерев себе лицо, она звучно высморкалась.
— Очень хорошо, Инчили, скажи, что тебя печалит, — сказал Хаммид.
— Все! — взорвалась пленница. — Я хочу быть свободной! Не могу перенести, что меня держат в клетке! В моей стране женщины свободно ходят повсюду. Здесь я заточена в гареме и гуляю только в саду за высокими стенами. Ненавижу все это! Ненавижу!
Негр понимающе кивнул. Обычный случай со вновь поступившей невольницей. Можно даже пойти на уступки, и немалые, лишь бы Инчили была довольна. Уже много лет Хаммид искал такую женщину, ибо желал уравновесить влияние, которое оказывала на его господина Латифа Султан. Красивая и умная, османская принцесса покорно принесла мужу троих сыновей и дочерей-близняшек, но особых чувственных позывов не испытывала. Поэтому она не возражала против огромного гарема, нужного супругу, чтобы удовлетворять его ненасытный аппетит. Но Великий евнух беспокоился, вдруг визирь попадет под влияние какой-нибудь интриганки, и тогда дом, которому он, Хаммид, отдавал столько сил, превратится в настоящее поле сражения. А учитывая высокое положение Чикалазаде-паши, интриганка могла даже вмешаться в государственную политику.
В Инчили же Великий евнух нашел именно то, что искал. Он быстро понял, что его новая подопечная не только умна, но и нравственна. Да еще красива и на редкость мудра. И, что важнее всего, обладала столь же неуемной чувственностью, что и его господин. Хаммид даже подумал, что Латифа Султан с Инчили могли бы подружиться, и с их помощью он сумел бы направить Чикалазаде по пути величия. Ибо евнух был честолюбив, а заведовать домом великого человека казалось ему целью, к которой стоило стремиться.
— Я получу для тебя разрешение гулять в саду Латифы Султан. Он не огорожен, открыт и морю, и небу.
Также предложу моему господину, чтобы он брал тебя на прогулки в своей лодке. Тебе это понравится?
Она кивнула.
— А потом, — продолжил негр, — когда все утрясется, я позволю тебе выходить в город на рынки.
— О да, пожалуйста, Хаммид!
— Хорошо! Теперь прошла твоя истерика?
— Да!
Евнух ласково улыбнулся.
— Я рад, Инчили! Господин Чика говорил мне сегодня утром, до чего он насладился с тобой. Ты ублажила его, как никакая женщина прежде. Сегодня снова пойдешь к нему.
Кат взяла оторопь; мысли обгоняли одна другую. Наконец она решила: «Если уж мне суждено пока это
