— Заткнись, а то дам тебе такое, что еще не так заорешь.
Несмотря на то что с меня еще стекала вода, на меня надели короткую фланелевую рубашку с надписью черными крупными буквами: «Психбольница, ОБО6». Сокращение означало: «Остров Блэкуэлл, отделение 6».
Когда меня уводили, я оглянулась и увидела мисс Мейнард, несчастную больную девушку, с которой познакомилась на баркасе. Она умоляла не сажать ее в холодную ванну. Конечно, ее мольбы были тщетными. Сопротивление только еще больше озлобило медсестру Грюп.
Меня отвели в палату номер 28, где меня ждали жесткая койка и одеяло из грубой шерсти.
От мокрого тела и одежды намокли подушка и простыня. Я попыталась согреться под одеялом, но когда подтянула его до подбородка, ноги оголились.
Я лежала, дрожа от холода, и вдруг услышала какое-то движение слева от себя. На кровати в темном углу поднялась девушка. Она подошла и накрыла меня еще одним одеялом. Слабость одолела меня, и я не могла должным образом поблагодарить ее — только еле слышно пробормотала: «Спасибо».
Утром я узнала, что каждой пациентке полагалось только одно одеяло. Значит, девушка всю ночь мерзла.
Ее звали Джозефина.
Она была проституткой, но в свои семнадцать лет больше походила на беспризорницу. В одиннадцать, убежав из дому от побоев и голода, она стала заниматься тем, чем могла, — торговать собой на улице. Несмотря на невероятные страдания, пережитые ею, она не утратила чувства сострадания.
Этот падший ангел и я скоро стали близкими, как сестры.
В поведении девушки я не заметила ничего такого, что указывало бы на необходимость ее пребывания в сумасшедшем доме.
— Почему ты здесь? — в конце концов поинтересовалась я.
— Меня привезли на остров с воспалением головного мозга. Вероятно, у меня были признаки психоза, но это все ушло вместе с воспалением. Теперь я в заключении. Те, у кого нет семьи или друзей, редко уходят отсюда.
Ее сомнения, что она когда-либо выберется из этих застенков, огорчили меня, и я решила довериться ей.
— Очень скоро ты выйдешь из этого заведения вместе со мной. Я обеспечу тебя крышей над головой и помогу устроиться на работу. Тебе больше не придется идти на улицу. Обещаю, ты будешь счастлива.
Бедняжка подумала, что я не в своем уме. Мне хотелось признаться, что я журналистка, пишу репортаж, но никак нельзя, чтобы меня разоблачили.
Из разговоров с пациентками я узнала, что самая страшная тайна психиатрической больницы не то, что здесь жестоко обращаются с беззащитными женщинами, а то, что они загадочным образом исчезают. За пять предыдущих месяцев с острова исчезли четыре женщины, и персонал об этом умалчивает.
— Им до этого нет никакого дела, — сказала Джозефина. — Женщины бросаются в воду и тонут, пытаясь бежать отсюда.
Меня заинтересовало то, что все четыре были проститутками. Странное совпадение, если учесть, что жрицы любви составляли незначительную часть обитательниц сумасшедшего дома. Я попыталась осторожно выведать более подробные сведения, но никто не хотел говорить об этом — пациентки боялись, а медсестры хотели избежать скандала.
Я сидела на кровати, перебирая в памяти ужасные подробности, связанные с заведением, о котором собиралась написать, когда вернулась от врача возбужденная Джозефина.
Она подсела ко мне и прошептала:
— Я нашла способ, как нам улизнуть с острова.
Она ходила на прием к больничному врачу по имени Блюм. Он сказал ей, что если она поможет ему провести один эксперимент, то он посодействует ей выбраться на свободу.
— Я сказала, что соглашусь, только если и ты получишь освобождение.
— Что это за эксперимент? — Моя первая мысль была о том, что врач хочет получить сексуальное вознаграждение.
— Не знаю. Что-то связанное с научным исследованием. У него есть лаборатория с оборудованием в хибаре на старом пирсе.
Я вспомнила, что видела этого врача на территории больницы. Он носил мешковатую одежду и канотье. У него были длинные волосы, окладистая борода и очки с толстыми стеклами. Я слышала, что медсестры называли его «немецкий доктор» из-за того, что он говорил с сильным восточноевропейским акцентом. За ним утвердилась репутация одинокого и скрытного человека, что было неудивительно. Многие обычные врачи проводили научные эксперименты, надеясь получить известность, что удавалось не многим в результате важных открытий.
— Я слышала, как медсестры сплетничали о нем, — сказала я. — Странная личность, от него слова не добьешься. И он никого близко не подпускает к своей хибаре. Медсестра Грюп отправилась к нему однажды с каким-то пакетом, так он не пустил ее даже на порог.
— Он производит впечатление порядочного человека, — заметила Джозефина. — Уверена, у нас все получится. — Она нервно крутила кольцо на указательном пальце — дешевый медный ободок с сердечком. Кольцо подарил человек, которого она любила, и который бросил ее, когда ему надоело пользоваться ее телом.
Видя возбужденное состояние девушки, я не хотела гасить ее энтузиазм. Обычно у нее был удрученный вид и меланхолическое настроение.
— Да, конечно. А что конкретно тебе нужно будет делать?
— Сегодня в полночь я должна сказать санитарке, что у меня болит живот, что мне надо идти в лазарет и что мой лечащий врач — Блюм. Но я пойду не в лазарет, а к нему домой. — Она сжала мою руку. — Нелли, я обещала, что никому не скажу. Не выдашь меня? Дай слово.
Мне пришло в голову, что в этой истории есть еще одна тема для моей статьи. Если он добивается от нее услуг интимного характера, я позабочусь, чтобы у него ничего не вышло, и чтобы в дальнейшем он не пользовался своим положением в отношении несчастных женщин в этом заведении.
— Обещаю. Но не удивляйся, если, оглянувшись, сегодня ночью ты увидишь меня.
Я дремала, когда Джозефина встала, чтобы идти к доктору.
— Удачи, — прошептала я, когда она выходила в дверь.
Я подождала несколько минут, давая ей фору, а потом быстро оделась и пошла на пост дежурных санитарок, чтобы выйти под тем же предлогом, что и Джозефина. На ночь нас запирали, словно заключенных.
Когда я вошла в приемное отделение, ночной дежурной там не было. Вот те на! Мне нужно было идти вместе с Джозефиной, но я не сделала этого, уверенная, что дежурная нас двоих не выпустит. Я услышала храп и увидела ненормальную старушку «Моем, моем, моем», спящую сидя на скамейке, закутавшись в одеяло. Бедняга. Она, вероятно, ушла из палаты, спасаясь от демонов, одолевавших ее в темноте.
Я села, скрестила руки на груди, постучала ногой и попыталась усилием воли вернуть дежурную на место, чтобы выпустить меня. Как я не догадалась: санитаркам наскучило ночное дежурство и они ушли курить, играть в карты или делать бог весть что.
Время шло, терпение мое иссякло. Расхаживая взад и вперед, я смотрела на дверь и едва сдерживала себя, чтобы не броситься к ней и колотить кулаками и ногами.
Старушка проснулась и уставилась на меня.
— Мне нужно выйти отсюда, — сказала я ей, как будто у нее был ключ. Я похлопала себя по животу. — Болит. Мне нужно к доктору Блюму.
Она помотала головой, раскачиваясь взад и вперед.
— Моем, моем, моем, доктор Блюм. Моем, моем, моем.
Я перестала обращать на нее внимание и снова начала ходить по комнате.
— Доктор Блюм опускает в воду. Моем, моем, моем.
Я застыла на месте и посмотрела на нее:
— Что вы сказали?
Она перестала раскачиваться и в испуге взглянула на меня. Я сделала глубокий вздох и улыбнулась. Я
