Она славная девушка. Она будет тебе лучшей женой, чем Мойра Маклин.
Дуглас посмотрел на Эйтни так, словно она пряла шерсть вместе с чепухой.
— Всякая мысль о том, что мы останемся в браке по прошествии этих двух месяцев — просто-напросто вздор. Она подтвердит тебе это.
— Но я спрашиваю не ее, Дуглас, а тебя. — Эйтни понизила голос. — Посмотри мне прямо в глаза и отвечай честно, что ты ничего не чувствуешь к этой девушке, совсем ничего. Скажи, что ты не думал о ней, не смотрел ей в глаза хотя бы один раз, спрашивая себя, что было бы, будь она не сакской леди, а простой шотландской девушкой…
Дуглас посмотрел в глаза своей приемной матери и не смог вымолвить ни слова.
— Так я и думала.
— Это не имеет значения. — Дуглас встал, собираясь уходить, и накинул куртку. — Все это не имеет значения. Она леди, дочь сакского герцога. Она не сможет жить в Хайленде. Ее растили для роскошной жизни без забот и волнений, с целой армией прислуги, готовой выполнить любое ее желание. Ее руки никогда не знали никакой, даже легкой работы.
Эйтни стиснула губы.
— Ты слеп, Дуглас Маккиннон. Скажи мне только одно, и я больше никогда не стану заводить разговор об этом. Если она была так счастлива в своей легкой и роскошной жизни, с прислугой, готовой исполнить любое ее желание, почему же она оказалась в твоей постели?
Дуглас посмотрел на нее.
— В этом виновато виски.
— Ох, виски здесь ни при чем, глупый ты малый. Она могла бы выбрать кого угодно, Дуглас, кого угодно. И все же выбрала тебя.
— Довольно, — твердо сказал Дуглас. — Этот разговор до добра не доведет. Уже поздно, мне нужно идти.
Дуглас наклонился, поцеловал Эйтни в висок и вышел.
Эйтни смотрела ему вслед. Он так же дорог ей, как и родной сын, но, видит Бог, как хочется ей порой дать ему хорошую затрещину!
Глава 16
Когда Дуглас вышел из дома Эйтни, лил дождь. Тучи пришли с моря, они сгрудились, распухли, превратив лунный свет в далекое смутное мерцание. Воздух был влажный и тяжелый, потоки воды пенились, хлеща по извилистой тропе, проходящей через окутанную мглой широкую горную долину.
Сидя в уютном домике Эйтни, Дуглас и не заметил, как пошел дождь. Судя по тому, как глубоко его ноги при каждом шаге утопали в грязи, сильный ливень продолжался уже довольно долго. Он с трудом пробирался по мокрой земле, его плед промок насквозь. Он вспоминал о словах Эйтни и хмурился от резких порывав встречного ветра.
«Посмотри мне прямо в глаза, сию же минуту, и отвечай честно, что ты ничего не чувствуешь к этой девушке, совсем ничего. Скажи, что ты не думал о ней, не смотрел ей в глаза хотя бы один раз, спрашивая себя, что было бы, будь она не сакской леди, а простой шотландской девушкой…»
Ему было не по себе от того, что его приемная мать так ясно видела его насквозь, от того, что разгадала мысли, в которых он сам себе не признавался. Правда заключалась в том, что он действительно смотрел в глаза Элизабет, и не раз, и видел нечто большее, нежели глаза дочери аристократа. Он видел там гордость и ум, а это он всегда уважал, в особенности у женщин. Но он там видел и еще кое-что. Он видел жизнь.
Дуглас вспомнил свою последнюю встречу с Мойрой Маклин. То было в Килмари-Хаусе, незадолго до начала восстания. Стояло раннее лето, вереск только что зацвел, и Дуглас сидел и слушал, как его дядя и Малкольм Маклин обсуждают предстоящую свадьбу.
Мойра примостилась на краешке кресла рядом с отцом, сдвинув ноги в коленях и пристойно сложив руки. Она всегда была красивой девушкой, темноволосой, с милым личиком. Дуглас знал, что внешность Мойра унаследовала от матери, некогда славившейся по всему острову своей красотой.
Не раз в тот день Дуглас посматривал на Мойру, пытаясь понять, что она собой представляет. Один раз взгляды их встретились, всего на мгновение, но Мойра тут же отвела глаза. Он не мог вспомнить, как она была одета, темное ли было на ней платье или светлое. Но он запомнил другое: она все время смотрела вниз, и в ее красивых бледно-голубых глазах не было жизни.
Дугласу пришлось согласиться на брак с дочерью Маклина ради блага своего клана. Пора было положить конец вражде, не одно столетие разделявшей два рода.
Мойра не проявляла никакого интереса к разговору старших, и Дуглас решил, что девушка, как и он, покорна судьбе. Условия были ясны. Ни у нее, ни у него выбора не было. Но только сейчас Дуглас понял, что ее равнодушие было безнадежной, жалкой покорностью судьбе.
Добравшись до холма над своей фермой, Дуглас на мгновение остановился. Дождь шел не переставая, по черному небу полоснула молния — зубчатый бросок серебра в ночи. Час был поздний, далеко за полночь, и он решил, что Элизабет уже легла. Он войдет тихонько, переоденется и поспит пару часов, чтобы встать затемно. Если повезет, он будет уже далеко отсюда, когда она проснется.
Когда Дуглас вошел в дом, огня в очаге не было, не горела и лампа. Было темно, как в пещере, и так же тихо. Слышен был только стук дождя по торфяной крыше и по ступенькам.
Дуглас пересек комнату, направляясь к буфету, чтобы отыскать свечу. Он чуть не подскочил, когда услышал голос, внезапно раздавшийся из дальнего угла комнаты:
— Я не могла найти свечку.
— Боже мой, мисс. Почему сидите там, в углу? Огонь погас. Здесь холодно, как в могиле…
— Я знаю. Я не могла уснуть.
— Из-за грозы? — И тут Дуглас вспомнил об ее страхе темноты.
— Постель мокрая.
Дуглас был уверен, что ослышался.
— Что вы сказали? Постель мокрая?
— Да.
Дуглас подошел к буфету и на ощупь нашел в темноте тростниковый фитиль. Потом отыскал кремень, и через несколько мгновений в комнате ожил язычок пламени. Он повернулся и посмотрел на Элизабет. Он едва различал ее в темноте, при слабом трепещущем свете фитиля.
— Я разведу огонь, а потом позабочусь о постели, — сказал Дуглас и направился в дальний конец комнаты, где хранился запас дров.
— Промокла не только постель. С потолка течет, поэтому в комнате все отсырело.
Только тогда Дуглас осознал, что стоит в мелкой луже. Крупная капля воды капнула ему точно на макушку и сбежала по носу вниз. Он смахнул каплю и поднял голову. Шум дождя доносился не только извне. Над головой с потолка мерно капало.
— Крыша прохудилась.
— О да, — сказала Элизабет. — Эта противная коза проела крышу насквозь. К счастью, мне удалось соорудить укрытие прежде, чем все залило.
Дуглас приподнял мерцающий фитиль. То, что он увидел, было неописуемо.
Элизабет привязала к стропилу обручи, на которых держались ее нижние юбки. Для этого она использовала собственный чулок. Обручи выглядели как удлиненный белый колокол, образовавший навес как раз над тем местом, где сидела Элизабет.
— Наконец-то от них есть хоть какая-то польза, — сказала она, а Дуглас молчал, потеряв дар речи при виде столь хитроумного сооружения. — А вот утром при дойке коровы от кринолина не было проку, он только мешал.
— Вы доили корову?
Она сердито взглянула на него.
— Разумеется. Ведь вы именно это имели в виду, сказав, что мне придется самой раздобыть себе молока к чаю?
