удивлению, он повернулся к ней и поднял ее пальцы. Его губы прижались к оборотной стороне ее костяшек, сначала одной руки, потом другой. Хотя дрожь желания прошла по ее телу, она покачала головой и отодвинулась.
– Я вам не нужен, не так ли? – спросил он.
– Нет, – солгала она. – Мне нужно, чтобы мне вернули мою жизнь, как если бы мы никогда не встречались.
Глава 11
Чуткий к каждому звуку, исходящему от нее, Джек закрыл глаза и слушал, как затихает стук ее башмачков. В его сердце отдавался отзвук огорчения в каждом ее вдохе, каждый трепетный шелест ее платья. Дверь заскрипела на петлях. Ее шаги уходили вниз по лестнице. Она убегала от него. Боль жгла где-то в глубине, какой он не мог себе представить.
«Мне нужно, чтобы мне вернули мою жизнь, как если бы мы никогда не встречались».
Он оперся локтями о балюстраду и уронил голову на скрещенные руки. Именно этого, конечно же, хотел и он: вернуть обратно свою жизнь. Вместо этого он – чужой по сути своей – оказался в долгу, которого никогда не сможет выплатить.
Погубить девственность добропорядочной девушки – это не может пройти бесследно даже для сына герцога…
Какой дьявол овладел им? Он все еще страстно хочет ее – какая-то бешеная прихоть, настойчивое стремление снова предаться этой невинной страсти. Предаться страсти так же полно, как если бы она вложила ему в руки свою душу.
Это – именно это – заставляет его презирать себя.
«Значит, это было неконтролируемое вожделение? Или – что? Я в полной растерянности…»
Неконтролируемое вожделение? Господи, он, верно, с ума сошел! Джек откинул голову назад. Облака мчатся. Дробящийся солнечный свет разбросан по небу и танцует вместе с ныряющим полетом ласточек.
Она стояла на стене, и ветер играл с ее волосами. Изящное платье из муслина дразнило его, обрисовывая ее тело. Она обернулась, взглянула на него, лицо ее запылало, а глаза вспыхнули от страдания, отверженности, достоинства и уязвимости.
Он испытал такой сильный взрыв плотского желания, что едва смог с ним совладать.
«Ты проклятый бессовестный мерзавец!»
Но ведь она решилась прокатиться по крыше на этом деревянном корыте. Она позволила бы даже поцеловать себя.
Почему он желает эту дочь английского диссентера с такой жгучей неистовой жаждой? Даже когда он принудил себя к некоему приятному отчуждению, даже когда он заставил себя коснуться ее без заметного жара, словно успокаивая ее – или себя? – ему страшно хотелось отбросить всяческую осторожность и снова погрузиться в ее тело.
Зачем он вообще пошел ее искать? Что могли изменить его извинения или попытки объясниться? Хотел ли он испытать себя? Если так, то он проиграл. Он доказал только, что все еще вскипает, как сатир, от ее белых ножек в благоразумных чулках, от ее хорошеньких подвязок, завязанных на прелестных коленках.
Даже если в сердце своем она не предлагает ему ничего, кроме простой щедрости, он жаждет этого всеми фибрами своего существа.
Но если то, что она предлагает, всего лишь невинность, как же ему не ненавидеть себя за то, что хочет этого? Он не зеленый юнец. Он знает реальность взрослой страсти. Ему не нужны привязанности и сложности, ему не нужна английская невеста.
Но Джек понимал, как понимала и герцогиня, несмотря на ее великолепное представление в башне Фортуны, Артур Трент ни за что не женится на Энн, потому что она не сумеет его обмануть. С ее упрямой честностью она будет чувствовать себя обязанной сказать своему жениху правду. Она будет считать, что обманом вовлечет его в брак, если не скажет всей правды.
Так что Джек обязан дать ей то, что может. Он должен хотя бы помочь ей представить себе новое будущее, которое обещает какое-то счастье, когда ей придется столкнуться с одиночеством. Ибо какой англичанин сознательно поведет к алтарю женщину, отвергнутую другим мужчиной?
Ничего не видя, Энн летела вниз по лестнице и вдоль по коридору. Несколько ступеней привели ее на другой этаж, где она сразу же заблудилась. Она стояла в большой комнате с высоким потолком и множеством дверей, в комнате, которую она еще не видела. Она повернулась. Две лестницы. Энн даже не была уверена, какая из них привела ее сюда. Она прошла по начищенному полу и наугад открыла какую-то дверь.
Из высоких окон в узкую, длинную комнату, уставленную почти полностью полками с книгами, падали солнечные лучи. В середине стояли витрины со стеклянным верхом. Любопытствуя, она подошла к одному из них.
– Коллекция, – сказал за спиной у нее Джек, – Диковинок. Среди прочего здесь есть и окаменелости. Энн круто повернулась, прижав ладони к витрине за спиной.
– Понятно.
– Вы пока что наша гостья, – сказал он, – поэтому я решил, что мне, пожалуй, следует пойти за вами на тот случай, если вы потеряете дорогу.
– Я потеряла, – сказала Энн, – и до сих пор не нашла. Он подошел, взглянул на витрину, к которой она прислонилась.
– Тогда я рад, что вы обнаружили эту комнату. Мне следовало подумать о ней раньше. Вы можете заниматься здесь в свободное время, если хотите. У нас, Сент-Джорджей, была привычка без всякой необходимости убивать драконов на протяжении столетий, а потом тащить домой кости.
Значит, он стремится к бесстрастности, даже к дружбе? Энн сглотнула и попыталась соответствовать его легкому тону, отступив в область, которая казалась безопасной.
– Драконов?
– Первый Сент-Джордж заявил, что он убил ужасного змея, чтобы спасти прекрасную деву от похотливых лап зверя. А вот в Китае драконы выдыхают скорее тучи, чем огонь. Они приносят дающий жизнь дождь, а не разрушение. Китайцы считают, что драконы – создания удачи.
– И вы согласны со взглядами китайцев?
– Я точно знаю, что мы не должны жить в страхе перед тем, что символизируют драконы. Китайцы с такой силой верят в их положительные свойства, что измельчают кости драконов, используя их как лекарство.
– Но ни одна из этих костей никогда не принадлежала дракону. Это были реальные огромные ящерицы, тяжело бродившие по исчезнувшему миру.
– Без сомнения, ваш прозаический подход более приемлем. Вот та дверь, – он указал пальцем, – приведет вас обратно в коридор, который ведет в вашу комнату. А пока посмотрите! Вам это понравится.
Энн смотрела на выставку маленьких морских окаменелостей. Она не чувствует себя в безопасности. Она чувствует себя взбудораженной, полной трепета. Почему Джек решил, что должен предложить эти дружеские отношения? Не проще было бы вообще больше никогда не разговаривать?
– Но они все безымянные, – сказала она. – Сколько времени они здесь пролежали?
– Десятилетия? Столетия? Понятия не имею.
Со своей смертоносной, удивительной грацией он прошел вдоль витрин. Энн попыталась сосредоточиться на выставке. Странная смесь – камни, памятники материальной культуры, окаменелости – все, выкопанное из земли или найденное на ней, ничто толком не описано, и для любого ученого – дом сокровищ.
– Окаменелости, может быть, самые важные вещи, которые когда-либо находил человек, – сказала она. – Но они вот здесь, томятся в герцогской библиотеке, без этикеток, не изученные учеными, и им даны нелепые описания. Хотелось бы мне открыть музей и изучить их как следует.
– Тогда будьте уверены – если в конце концов вам придется выйти за меня замуж, вы сможете открыть ваш музей. Конечно, это шокирует общество и официальную церковь, но женщина из семьи Сент-Джорджей может делать, что ей заблагорассудится. – Джек остановился у последнего шкафа. – Но если ваш подход – подход ученого, почему вы все еще боретесь с идеей, что вы и я согрешили против души?
Энн глубоко вздохнула. Значит, он не даст ей никакой безопасности, это просто не в его натуре.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
Джек сосредоточенно рассматривал коллекцию.
– Если мы от рождения не бываем ни злыми, ни добрыми, если мы действительно только продукты природы, значит, нам остается одно – чудовищно суровое представление о свободной воле, не так ли?
– Да, – сказала она. – Мы действительно должны совершать выбор, равно как и иметь дело с последствиями. Я очень стараюсь так и поступить, милорд. – Она подошла к нему и взглянула на огромную окаменелость, которую он рассматривал. – Это конец берцовой кости, остатки действительно огромного животного, мегалозавра, вероятно. Артур мог бы сказать.
– Да, но это животное получило свое название в 1763 году, как обозначено вот здесь. – Искреннее веселье прозвучало в его голосе, когда он оглянулся на нее. – То же название было опубликовано в одной научной работе в 1768 году неким французом. Хотя я, как ни странно, почему-то сомневаюсь, что мистер Трент согласен с этим определением.
Его глубокий юмор и интеллект отчасти были причиной того, что она пасует перед ним. Она решилась не дать себя покорить.
– Его одобрение не имеет значения. По правилам научной номенклатуры первое придуманное латинское название прилагается к таким образцам навсегда. Но мне казалось, что вы ничего не знаете об окаменелостях?
– Я и не знаю. Просто мы с Райдером подумали, что это название – большая шутка, и прочли кое-что о его истории Этот француз полагал, что его окаменелость – часть усилий природы усовершенствовать человека, поэтому он назвал е по ее сходству с определенной частью мужского тела – по край ней мере таковой она могла быть у великана, – что вызвало нас, мальчишек, истерику. Наверное, для нас будет лучше, если эта штука останется в сокрытии здесь, в
