которые он предпочитал не знать. Сквайр, сам того не ведая, устроил им этой ночью самый настоящий мальчишник. Они славно выпили, ничего не скажешь. Вересковый эль, конечно, хорош, но бренди – напиток настоящих мужчин. До шотландского виски ему, разумеется, далеко, но послевкусие у него отменное. В молодости в Эдинбурге и в Бельгии Алисдер перепробовал немало горячительных напитков, не думая, по карману они ему или нет. Но теперь напитки, как и многое другое, без чего, казалось в молодости, нельзя прожить, требовали двойной платы: и похмелья с болью во всем теле, и звонкой монеты, которой так не хватало в хозяйстве.
Алисдер чувствовал себя на свои тридцать два года.
Он пошевелился, удивляясь, что кровать такая жесткая. Потом с трудом приоткрыл один глаз и взглянул на бледные лучи рассветного солнца, проникающие через настежь распахнутые ворота. Господи, да он же проспал всю ночь во дворе. Он осмотрелся по сторонам, но Малкольма рядом не увидел.
Алисдер поморгал, морщась от боли, вызванной этим простым движением. Господи, как паршиво! В голове непрерывно крутится какая-то мысль… Ах да, женщина… Жена… Он и позабыл о ней.
Алисдер с трудом встал на колени и представил, что боль в голове сейчас пройдет. Захотелось зажать ладонями виски. В желудке творилось нечто невообразимое, казалось, вот-вот его содержимое вырвется наружу. Вот обидно, бренди-то отличный.
Наконец ему удалось выпрямиться и прислониться к стене. Он подождал, пока не перестала кружиться голова и немного не полегчало. Да, староват он уже для таких развлечений. Интересно, а как выдерживает Малкольм? Алисдер злорадно подумал, что тот страдает не меньше.
Однако тут он услышал веселый свист Малкольма и последним стоическим усилием оторвался от стены, надеясь, что выглядит лучше, чем себя чувствует.
– Доброе утро, Алисдер, – радостно приветствовал его Малкольм. – Отличное утро!
Алисдер с трудом кивнул в знак согласия и поинтересовался, где женщина.
Малкольм пробурчал что-то нечленораздельное, прищурил глаза и внятно спросил:
– А тебе зачем это знать?
Алисдер подивился осуждению, которое прочел в глазах старого шотландца.
– Хочу побить, разумеется, – язвительно ответил Алисдер, пристально всматриваясь Малкольму в лицо.
Многие члены его клана хорошо знали этот взгляд- предупреждение. Однако запугать Малкольма было трудно.
– Лучше оставь девушку в покое. Она, наверное, сейчас спит как убитая.
– Где? – Немногословность помогала терпеть жуткую головную боль.
– А как по-твоему? Целых четыре крошечных комнаты.
Накануне вечером Малкольм нашел Джудит спящей в кресле у камина. Он разбудил ее и отвел в комнату, которую прежде занимал Айан. В других комнатах дверей не было – выгорели дотла, и ничем не загороженные дверные проемы зияли пугающей пустотой, являя взору лишь обгоревшие стены. Женщины клана привели комнату Айана в порядок, словно надеясь, что брат Алисдера не погиб в Каллоденской битве и еще вернется домой.
Алисдер снова грозно взглянул на Малкольма, но тот отвернулся, пряча широкую улыбку. Если бы он прошлой ночью не перебрал привезенного Малкольмом бренди, сейчас в голове у него не гремел бы барабанный бой. Алисдер собирался сегодня возводить крышу над новой прядильней, однако пришел в ужас от одной только мысли, что придется карабкаться на высоту двадцать футов, и это когда содержимое желудка упорно просится наружу, в голове шумит, а руки и ноги не желают слушаться. Теперь он точно не притронется к бренди в течение нескольких месяцев.
Сначала Алисдер осмотрел овец, осмотрел внимательно, не торопясь. На вид животные крепкие, здоровые, однако их шерсть должна быть золотой, чтобы компенсировать неожиданную утрату его свободы.
Впрочем, как только Алисдер вскарабкался на остов недостроенной прядильни в деревне, где проживали фермеры, он забыл обо всем, кроме благополучия своего клана.
Фермерам необходим доход. Твердый и постоянный, который не пострадает от чрезмерных налогов или войны. Они скрестят лейстерских овец, которых привел в замок Малкольм, с местной черномордой породой и получат потомство с более длинной шерстью. В результате появится возможность производить прекрасную шерстяную ткань. Англия дорого платит за ирландское полотно, и Алисдер уже давно дал себе слово, что она будет не меньше платить и за шотландскую шерсть.
Он прибивал доски, составлявшие решетку для крыши, и не думал ни о чем, кроме работы. Но Малкольм позаботился о том, чтобы он не забыл о своей новой жене.
С высоты двадцати футов Алисдер видел, как по направлению к строящейся прядильне идет Малкольм в сопровождении англичанки. И не просто идет, а останавливается у каждого домика и знакомит их обитателей с Джудит. По взглядам, которые они бросали в его сторону, Алисдер представил себе, что там говорят. Весть о его новой жене распространилась по деревне за считанные минуты.
Черт бы побрал Малкольма!
Алисдер посмотрел вниз на женщину, залитую ярким солнечным светом. Темнота сослужила ей плохую службу. Сейчас в ее волосах играло солнце, они отливали золотом и медью, уже не казались тусклыми и бесцветными, как в сумерках. Она была выше, чем большинство женщин его клана, и, хотя отличалась худобой, грудь так и выпирала из выреза платья. За то, чтобы потрогать такую грудь, мужчины наверняка отдали бы последнюю монету.
«В ее лице читается какое-то обещание», – подумал он, наблюдая за ней с бесстрастностью лекаря. Кожа ее была бледна до прозрачности. Лицо слишком худое с широкими скулами, аристократически прямой нос, полные бледно-коралловые губы.
«У нее черные глаза, – с удивлением заметил он, когда она подняла голову и посмотрела на него вверх, сжав губы. – Нет, синие. Темно-синие, как штормовое море».
Алисдер подтянул к себе длинную лестницу, ступил ногой на верхнюю перекладину и ловко спустился вниз, напоследок перепрыгнув сразу через три ступеньки. Приземление отдалось в голове неприятным колокольным гулом.
Чем ближе он подходил, тем больше волновалась Джудит.
Накануне в сумерках она толком не разглядела его. Только почувствовала длинное, крепкое тело, когда он помогал ей спешиться. То, что она увидела сейчас, внушало тревогу.
Алисдер Маклеод был крупным, высоким мужчиной. Штаны, заправленные в сапоги, подчеркивали мощные мускулы широко расставленных ног. Белая рубашка, с распахнутым воротом и закатанными до локтей рукавами, не скрывала сильных рук и широких плеч.
Он с легкостью мог переломить ее пополам.
Джудит сделала крошечный шаг назад, а он улыбнулся. «Лучше бы он был уродом», – подумала Джудит. Она обвела взглядом его мощную шею, выступающую из распахнутого ворота рубашки; решительный, упрямо вскинутый подбородок с небольшой ямочкой; красиво очерченные губы, подрагивающие от сдерживаемой улыбки; нос, о который она стукнулась вчера головой, и, наконец, глаза: карие, с золотыми искорками. Сейчас в солнечном свете они сияли скрытой глубиной, как самого лучшего качества бренди сияет в блеске сотен свечей, и смотрели на нее с прямотой, от которой захватывало дух. Волосы у него были черные, длинные и вьющиеся. Он отбросил их с лица нетерпеливым движением сильной руки.
Джудит поежилась.
– Так страшно? – спросил Алисдер, закончив молча рассматривать ее, и по какой-то необъяснимой причине почувствовал себя очень неуютно. С чего бы ей пугаться? У всех бывают трудные времена, однако он сейчас чист, насколько возможно при данных обстоятельствах. Он бреется каждое утро, каждый день меняет одежду, чистит зубы крошечной щеточкой, которую макает в специальную соль, часто моется, даже если ванной служит морской залив.
Он сердито посмотрел на нее, но она не отвела взгляда. Члены клана стояли поблизости и тихо переговаривались. Малкольм, будь он неладен, улыбался.
– Я не хочу быть твоей женой, – сказала Джудит ясным звенящим голосом.
«Наверное, ее слышно в Эдинбурге, – подумал Алисдер. – И выговор у нее чересчур английский». Он почувствовал, как напряглись и замерли все вокруг.
– Отлично, я тоже не хочу этого.
– Вот и хорошо. Дай мне немного денег, и я покину тебя на четыре года. Этого ведь достаточно? – Она взглянула на статного шотландца, ожидая подтверждения.
– Да, девушка, этого достаточно. Малкольм, – обратился Алисдер к старшему другу, который стоял поблизости и посмеивался, – раз уж замечательные идеи бьют из тебя фонтаном, может, подскажешь, что мне использовать в качестве денег? – Он сказал это как бы между прочим, ничем не показывая, что ему вдруг захотелось перейти на крик.
– Да, девушка, с деньгами у него туго. – Малкольм, печально кивнул.
Джудит крепко сжала руки.
– А у тебя есть деньги, Малкольм? – торопливо спросила она.
Он на мгновение задумался, потом ответил:
– Нет, детка, у меня денег нет.
Вокруг собралось много народу, все молчали, не сводя глаз с Джудит. Даже глава клана стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и внимательно разглядывал ее. Молчание угнетало Джудит, пристальное внимание было неприятно.
Она отлично знала, как выглядит со стороны: высокая и тощая, с длинными ногами и узкими бедрами. Энтони однажды сказал, что у нее такой вид, словно ее растянули между двух деревьев. Плечи у нее были чересчур широкими, а грудь слишком велика, будто природа, обделив ее складной фигурой, решила возместить недостатки размером груди.
Прямой нос выделялся на бледном лице, губы припухли, глаза необычного цвета, длинные каштановые волосы. Сейчас Джудит почувствовала себя еще более уродливой, чем всегда, стоя рядом с
