Окружающая природа пожухла, приятная прогулка вмиг утратила свою прелесть.
— Я знаю… Но любишь-то ты меня, а не свою жену…
— А ты знаешь, что у меня есть дети и четверо внуков? — холодные глаза безжалостно гипнотизировали молодого педагога.
— Ну да… Но что это меняет?
— Как что? Я сам, моё имя, мои деньги и моё имущество сейчас принадлежат семье. А если я женюсь на тебе, кому они будут принадлежать? Может быть, тебе и твоей семье?
Теперь в голосе кавалера звучала отчётливая угроза. Вмиг исчезли обычные обходительность и дружелюбие. Перед Оксаной сидел совсем другой человек. Чужой и страшный.
— При чём здесь имущество и деньги? Разве я из-за этого?!
— А из-за чего? Из-за моей красоты? Я действительно был красивым парнем… Лет тридцать-сорок назад. Когда тебя ещё не было на свете.
— Я и не думала претендовать на твои деньги, — растерянно лепетала Оксана. Она чувствовала, что допустила серьёзную ошибку, и не знала, как поправить дело.
— Это правильно, — кивнул Сурен. — Те, кто так думал, все плохо кончили. Все до одного.
— Вы меня неправильно поняли, Степан Григорьевич! Просто мне надо выходить замуж, вот я и подумала…
— Головой надо думать, а не… другим местом!
Сурен хлопнул ладонью по столу, рюмка покатилась на палубу. Официант быстро поймал её, но ставить обратно не стал и ушёл на корму. Алик бросил насторожённый взгляд и снова отвернулся.
— С какой стати я должен на тебе жениться, милочка?! И зачем? Чтобы ты наставляла мне рога?!
Оксана отшатнулась назад, будто её ударили по лицу. Зелёные кошачьи глаза наполнились слезами.
— По-твоему, я — потаскуха?
Бабиян пожевал губами, сделал ищущее движение рукой, и перед ним мигом оказалась наполненная коньяком рюмка.
— Я не говорил этого…
Сурен опрокинул рюмку и сразу же следующую.
— Но подумал. Ведь подумал, Степан Григорьевич? — девушка раскраснелась от гнева и обиды.
Бабиян вскочил, резко прошёлся по палубе взад-вперёд, как загнанный в клетку тигр. Если бы у него был хвост, то наверняка он хлестал бы себя по бокам. Но хвоста у него не было. И он подскочил к капитанской рубке.
— Какого хера ты тут торчишь? — схватив матроса за руку, он рывком выдернул его голову наружу. Алик мгновенно вскочил на ноги.
— За что ты получаешь мои деньги?! За то, что стоишь и ничего не делаешь?!
— Я моторист… Если мотор забарахлит — чиню, или водозабор забьётся… — испуганно оправдывался тот. — Тогда я за борт лезу и прочищаю…
— Вот и лезь за борт, живо! Дармоеды! Пошёл вон!
Сурен потащил матроса к борту. Тот не сопротивлялся.
Алик на всякий случай подошёл поближе. Капитан с каменным лицом смотрел вперёд. Если бы было можно, он бы закрыл глаза.
— Прыгай сам, а то выброшу под винт! — остервенело орал Сурен, толкая парня в спину. Ему ничего не оставалось, как перелезть через перила и прыгнуть в воду. Раздался всплеск, взметнулся фонтан брызг.
— Давай и этого халдея за борт! Сами нальём! — приказал Сурен, и Алик бросился на корму, где оцепенело стоял официант. Тот шарахнулся в сторону.
— Не надо, я же в одежде…
Алик молча сгрёб официанта в комок, как мешок с тряпьём перевалил через перила и швырнул в воду. Раздался ещё один всплеск.
— Вот так-то лучше! — сказал Бабиян и, просунув руку в рубку, похлопал капитана по плечу. — Отдашь половину бабок — мы сэкономили на персонале.
— Да, да, конечно, — испуганно закивал тот.
Сурен вернулся за столик, сам налил и выпил.
— Развелось дармоедов, только деньги хотят получать… Вчера дома смотрю: мышь залезла к коту в тарелку и жрёт его «Китти-кэт», а он сидит и на неё смотрит! Ты же, гад, должен у меня дома мышей ловить, за это я тебя кормлю!
Он потянулся к рюмке, но теперь Алик подскочил и наполнил её.
— Только знаешь, я сам в этом виноват! Ведь если бы я кота не кормил, он бы был голодный и эту мышь обязательно сожрал! Правильно, Барби?
Оксану била нервная дрожь.
— А если… они… утонут? — с трудом вымолвили дрожащие губы.
— Да ну, что ты, тут недалеко, — добродушно рассмеялся Сурен. — Иначе я разве б стал их купать? Это же шутка! Вон, гляди, как плывут!
Действительно, два пловца постепенно приближались к берегу.
— Теперь послушай про наши дела, — тон его заметно смягчился. — Между нами должна быть полная ясность. Хочешь, возьму тебя на работу. Хочешь, сниму тебе квартиру, обеспечу содержание — не работай, делай, что хочешь. Хочешь, поедем в Турцию отдохнём. Или в Венецию, на гондолах кататься. Это всё можно. Но семью рушить — извини! Хочешь замуж, пожалуйста, выходи за своего лейтенанта. Я его оставлю в городе, на хорошей должности…
Бабиян замолчал. В запале он соврал, прогнал чернуху, задвинул фуфло. Управлять кадровыми расстановками в ракетных войсках он пока не мог. Но вырвалось слово, а за слова отвечать надо… Если не перед этой девчонкой, то перед самим собой!
— Свадьбу вам справлю хорошую, оплачу всё!
Это совсем другое дело, это он и вправду может.
— В общем, в жизни я тебе помогу. Но глупости всякие из головы выбрось! Ты меня поняла, Барби?
Перед Оксаной сидел прежний Сурен. От пережитого она разрыдалась.
— Ну всё, хватит, пойдём вниз, я тебя успокою… Эти ведь козлы хотели посмотреть, как мы трахаться будем. А нам зрители ни к чему. Хочешь, и Алик за борт прыгнет?
Телохранитель почтительно смотрел на хозяина. У Оксаны ни на миг не возникло сомнения, что если Сурен прикажет, он прямо в одежде бросится в воду. Она замотала головой.
— Нет, нет, не хочу…
Сурен довольно улыбнулся.
— Ну, тогда ладно. Пойдём вниз, Барби!
Никакого настроения у Оксаны не было, но в такой ситуации деваться некуда. Иначе можно самой оказаться за бортом.
Каюта действительно была крохотной: в половину обычного железнодорожного купе, с единственным лежачим местом, занимающим практически всю её площадь. Такая каюта действительно не годилась для длительных или даже коротких путешествий. Она предназначалась только для одного. И была использована по своему прямому назначению.
Когда кораблик пристал к берегу, капитан протянул Сурену обратно полученные деньги. Тот засмеялся.
— Ты что? Я же пошутил! А это передай ребятам, чтоб не обижались, — и он отдал капитану оставшуюся часть пачки.
Военврач БЖРК майор Булатова пыталась сосредоточиться на книге, но монотонный стук колёс всё больше и больше склонял её ко сну. Глаза непроизвольно смыкались, во всём теле чувствовалась
