плиты сменялись мягким склоном лужайки. Он стоял, якобы наслаждаясь видом.
– Миллионы, – он взмахнул стаканом, – изо дня в день влачат жизнь, не имея ни малейшего представления, зачем это нужно. И к тому времени, когда приходят к выводу, что жизнь вообще-то не сводится только к загребанию денег, еде, испражнениям и совокуплению в темноте, для большинства уже слишком поздно что-либо менять.
– В случае Флеминга это очень верно. Пэттен все смотрел на мерцающие огни Лондона.
– Он был редким экземпляром, наш Кен. Знал, что существует нечто, чего он не имеет. И хотел получить это.
– Вашу жену, например.
Пэттен не ответил. Допил виски и вернулся к столу. Взял нераспечатанную бутылку семьдесят третьего года и открыл ее.
– Что вам было известно о вашей жене и Кеннете Флеминге? – спросил Линли.
Пэттен присел на край шезлонга, насмешливо наблюдая, как сержант Хейверс ищет чистую страничку в своем блокноте.
– Меня по какой-то причине предупреждают об аресте?
– Ну это преждевременно, – ответил Линли. – Хотя, если вы хотите вызвать своего адвоката…
Пэттен засмеялся.
– За прошедший месяц Фрэнсис пообщался со мной достаточно, чтобы год спокойно пить свой любимый портвейн. Думаю, я обойдусь без него.
– Значит, у вас проблемы с законом?
– У меня проблемы с разводом.
– Вы знали о романе вашей жены?
– Понятия не имел, пока она не заявила, что уходит от меня. И даже тогда я сначала не знал, что за всем этим стоит роман. Я просто подумал, что уделял ей недостаточно внимания. Удар по самолюбию, если хотите. – Он криво усмехнулся. – Мы здорово поругались, когда она сообщила о своем уходе. Я немного ее попугал: «Где ты найдешь еще такого дурака, который захочет подобрать такую пустышку, как ты, без единой извилины в голове? Ты что, правда думаешь, что, уйдя от меня, не превратишься в то, чем была, когда я тебя нашел? Секретаршей на подмене за шесть фунтов в час без каких-либо особых способностей, кроме не совсем уверенного знания правил правописания?» Одна из этих отвратительных супружеских сцен за ужином в отеле «Капитал». В Найтсбридже.
– Странно, что для такого разговора она выбрала общественное место.
– Ничуть, если знать Габриэллу. Это отвечает ее потребности в драматических эффектах, хотя она, позволю себе предположить, воображала, что я буду лить слезы в консоме, а не выйду из себя.
– Когда это было?
– Наш разговор? Не помню. Где-то в начале прошлого месяца.
– И она сказала, что бросает вас ради Флеминга?
– Еще чего. Она планировала сорвать хорошенький куш по разводному соглашению и была достаточно умна, чтобы понимать; ей очень непросто будет отсудить у меня желаемое в финансовом плане, если я узнаю, что она с кем-то спит.
Пэттен поставил стакан на пол террасы и расположился в шезлонге в прежней позе – подложив правую руку под голову.
– Так о Флеминге она ничего не сказала?
– Габриэлла не дура, хотя иногда действует именно так. И в отношении укрепления своего финансового положения она не промах. Меньше всего она хотела сжечь между нами мосты, не убедившись предварительно, что навела новый. Я знал, что она флиртовала с Флемингом. Черт, я видел, как она это делала. Но я ничего такого не подумал, потому что завлекать мужчин – обычное для Габриэллы дело. В том, что касается мужчин, она действует на автопилоте. Всегда так было.
– И это вас не беспокоит? – Вопрос задала сержант Хейверс. Она допила свое виски и поставила стакан на стол.
– Послушайте, – подняв руку, прервал разговор Пэттен. В дальнем правом углу сада, где стеной росли тополя, запела птица, выводя трели и пощелкивая с нарастающей громкостью. Пэттен улыбнулся. – Соловей. Какое чудо, правда? Еще чуть-чуть и поверишь в Бога. – Затем он ответил сержанту Хейверс: – Мне было приятно сознавать, что у других мужчин моя жена вызывает желание. Поначалу это меня даже заводило.
– А теперь?
– Все утрачивает свою развлекательную ценность, сержант. Через какое-то время.
– Сколько вы женаты?
– Пять лет без двух месяцев.
– А до этого?
– Что?
– Она ваша первая жена?
– А какое это имеет отношение к стоимости бензина?
– Не знаю. Так первая?
