– Он, случайно, на кухню не придет, нет?
На кухню? Она что, действительно хочет, чтобы они… Нет. Нет. Она не может этого хотеть.
Линли услышал звук расстегиваемой молнии. В глазах у него потемнело. Он прикинул возможность голодного обморока. Потом почувствовал на себе ладонь Хелен, и вся оставшаяся в его голове кровь запульсировала в другом месте.
– Хелен, – проговорил он. – Я не помню, когда ел в последний раз. Честно, я не знаю, смогу ли …
– Чепуха. – Она снова прижалась к его губам. – Я не сомневаюсь, что ты отлично справишься.
И он справился.
Оливия
Ноги сводит судорогой. За последние двадцать минут я уронила четыре карандаша и не имела сил поднять их. Я просто брала новый из жестянки. Я продолжала писать дальше, не обращая внимания на то, во что за прошедшие несколько месяцев превратился мой почерк.
Крис пришел минуту назад, встал у меня за спиной и промассировал мне плечи так, как я люблю. Прижался щекой к моей макушке.
– Не обязательно писать все зараз.
– Почему?
– Не спрашивай. Ты знаешь.
Он ушел. Сейчас он в мастерской, делает клетку для Феликса. Обычно он работает под музыку, но не стал включать ни радио, ни стереосистему, чтобы я могла ясно мыслить и спокойно писать. Я хочу того же, но звонит телефон, и я слышу, как он спешит ответить. Слышу, каким мягким делается его голос. Я пытаюсь не обращать внимания на: «Да… нет… По-прежнему… Нет… Нет, дело совсем не в этом…» Я жду продолжения, произнесенных шепотом главах слов, например «люблю», «хочу», «скучаю» и «если бы только», многозначительных вздохов.
Я напряженно прислушиваюсь, хотя при этом мысленно называю буквы алфавита в обратном порядке чтобы заглушить голос Криса. Долгая жуткая тишина, после которой он произносит: «Я понимаю», – таким голосом, что у меня внутри все сжимается от боли. Я слышу, как он произносит: «Только терпение», – и слова на бумаге расплываются у меня перед глазами. Карандаш выскальзывает на пол. Я беру новый.
Крис приходит на кухню. Ставит чайник. Достает кружку из ящика, чашку из шкафа. Опирается руками о стойку и стоит, опустив голову, словно что-то там разглядывает.
Я чувствую, как сердце бьется у меня в горле, и хочу сказать: «Можешь идти к ней. Можешь идти, если хочешь», но не говорю, потому что боюсь – он уйдет.
Любовь ранит слишком сильно. Почему мы ждем, что она будет чудесной? Любовь – это цепь мучений. Как будто заливаешь сердце кислотой.
Чайник закипает и отключается. Крис наливает воду и спрашивает;
– Выпьешь, Ливи? И я отвечаю:
– Спасибо, да.
Он поворачивается, и некоторое время мы смотрим друг на друга. И молча говорим то, что не решаемся произнести вслух. Наконец он замечает:
– Мне нужно закончить клетку. К вечеру Феликсу понадобится место для ночлега.
Я киваю, но лицо мое горит. Когда Крис проходит мимо меня, его ладонь задевает мою руку, и мне хочется поймать её и прижать к своей щеке.
Я окликаю его, и он останавливается позади меня. Я делаю вдох, и боль оказывается сильнее, чем я ожидала. Я говорю:
– Наверное, я просижу за своей писаниной не один час. Если хочешь уйти… возьми собак на вечернюю пробежку или… загляни в паб.
– Думаю, с собаками ничего не случится, – спокойно говорит он.
Я смотрю на желтый разлинованный блокнот, третий, с тех пор как я начала писать, и говорю:
– Теперь уже недолго. Ты знаешь.
– Не спеши, – говорит Крис.
Он возвращается к работе, разговаривает с Феликсом, потом начинает стучать молотком – частые удары, по одному-два на каждый гвоздь. Крис сильный и умелый. Он не допускает ошибок.
Я все недоумевала, почему он меня взял к себе.
– Я что, стала минутным капризом? – спрашивала я его.
Потому что в моем понимании не было никакого смысла цеплять шлюху, покупать ей две чашки чая и блинчик, приводить домой, поручать ей плотницкую работу и в конце концов пригласить остаться, когда он не собирался – не говоря уже, что не имел желания – трахать ее. Поначалу я думала, что он хочет посутенерствовать. Я думала, что ему нужны деньги на наркотики, и все ждала появления игл, ложек и пакетиков с порошком.
Когда же я потребовала ответа, что все это значит, он спросил, в каком смысле, и окинул взглядом баржу, словно мой вопрос относился к ней.
– Это. Здесь. Я. Я с тобой.
– А разве это должно что-нибудь значить?
– Парень и девушка. По-моему, когда они вдвоем, это всегда что-то значит,
