Кэрол прошла к выходу вслед за ней:
— Не знаю, когда я вернусь из Лондона, но постараюсь заскочить к тебе завтра.
— Удачи, — отозвался Тони.
Ему не жаль было ее отпускать: это посещение напомнило ему, насколько мало у него сил. Какое облегчение — знать, что сегодня вечером никто уже больше не придет. Есть свои преимущества в лежачем режиме, когда весь твой мир находится на расстоянии вытянутой руки.
Он провел много лет, чувствуя себя ребенком, прижавшимся лицом к окну, как бы подглядывая за счастливыми семьями, которые празднуют классическое диккенсовское Рождество. И он не сразу уяснил себе, что большинство этих счастливых с виду семейств тоже хранят немало мрачных и печальных тайн, как и его собственная семья. Но к тому времени он уже сознательно выстроил себе жизнь одиночки.
А затем в его жизни возникла Кэрол Джордан. Ни учебники психологии, ни тысячи часов врачебной практики не сумели подготовить его к тому, что однажды появится человек, который пройдет сквозь все его защитные барьеры, будто их не существует. Это было одновременно и слишком просто, и слишком сложно. Если бы кто-то из них был устроен иначе, они бы могли влюбиться друг в друга. Но уже на первой стадии их знакомства обнаружилось слишком много препятствий, и теперь казалось, что всякий раз, как он или она осторожно нащупывает возможность сближения, на пути вырастают все новые и новые непреодолимые преграды.
Обычно ему хотелось, чтобы все было по-другому. Но иногда, как вот сейчас, он понимал, что для него и для нее, быть может, вполне достаточно знать, что все, что они делают друг для друга, — вполне бескорыстно, без всякой задней мысли.
Когда она добилась для него доступа в Интернет непосредственно с больничной койки, она не руководствовалась никакими личными соображениями. Зато теперь он будет помогать ей, просеивая информацию из Сети. Просто потому, что он может это сделать.
Когда медсестра вернулась, он покорно выпил лекарство и лег, позволив мыслям порезвиться на свободе. Там, где нет явного мотива, он способен нащупать смысл. Что мог выиграть убийца Робби Бишопа от этого преступления? Если удастся это понять, сделаешь громадный шаг на пути к тому, чтобы определить этого невидимку. По счастью, чтобы проделать такой шаг, ему не нужны здоровые колени. Нужен лишь мозг, которому, по всей видимости, только помогают эти вещества, успокаивающие боль, всасывающиеся в кровь.
Журналисты всегда испытывают острую потребность в информационном поводе. Теперь, когда Робби Бишоп умер, его смерть стала таким поводом, а главное место действия переместилось от больницы к стадиону «Брэдфилд Виктории». Известие распространилось так быстро, что большинство из них прибыли раньше фанатов. Собственно, журналистов и операторов там оказалось больше, чем скорбящих. Было прохладно; представители пишущей и снимающей прессы бесцельно бродили туда-сюда, перебрасываясь невеселыми шуточками и ожидая начала действа.
Не прошло и часа, как они получили желаемое. Сотни людей стеклись под наклонную трибуну «Грейсон-стрит». Металлические ограждения, не пропускавшие людей на стадион, стали подставками для охапок цветов из супермаркета, для игрушечных медвежат, перевязанных ленточками, для посланий с соболезнованиями и фотографий самого Робби. Женщины рыдали; мужчины в канареечной форме имели такой потрясенный вид, как будто их любимая команда только что потерпела домашнее поражение со счетом 0:5. Среди людей сновали репортеры, подставляя им микрофоны и диктофоны. Полицейские ненавязчиво, но пристально следили за всеми.
Юсеф и Радж пришли в числе первых. Юсеф чувствовал себя неловко, ему казалось, что на него все обращают внимание: похоже, он тут единственный, кто не надел футболку или шарф «Виктории», если не считать копов и прессу. Он вежливо уклонился от пары телевизионщиков, просивших его дать комментарий, и оттащил упирающегося Раджа подальше от их камер и микрофонов.
— Дай я чего-нибудь скажу, нельзя, что ли? — возмущался Радж.
— Ты здесь в качестве скорбящего, а не для того, чтобы твою болтовню показывали все каналы, — объяснил Юсеф. — Тут не ты главный, забыл?
— Это несправедливо. Я правда любил Робби. И «Викторию». А половине из тех, кто сейчас начнет трепаться на радио и по ящику, плевать на нашу команду. Они просто притворяются, хотят прославиться.
Радж, шаркая каблуками, тащился следом за братом.
— Ну и пусть, — бросил Юсеф.
Еще один репортер сунул им под нос диктофон:
— Некоторые связывают смерть Робби Бишопа с производством рицина мусульманскими террористами, — зачастил он. — Ваше мнение?
— Чушь, — заявил Юсеф, раздражаясь, что его все-таки вынудили заговорить. — Разве вы не слышали, что сказала та женщина-коп? Нет причин связывать это с терроризмом. Вы просто пытаетесь взбаламутить народ. Такие, как вы, как раз и провоцируют всякие националистические выступления. Вот мой брат, он никакой не фанатик, а всего лишь болельщик «Брэдфилд Виктории». — Он сплюнул на землю. — Все вы недостойны никакого уважения. Пойдем, Радж.
Он схватил брата за рукав и утащил прочь.
— Отлично, — заметил тот. — Мне и рта нельзя раскрыть насчет Робби, а тебе можно разоряться, делать из нас каких-то смутьянов.
— Да, знаю. Это несправедливо. — Юсеф увел Раджа от журналистов, двинулся вместе с ним в сторону. — Но я устал от всего этого бреда. На хрен террористам убивать Робби Бишопа?
— Потому что он символ упадка западной цивилизации, тупица, — произнес Радж, подражая глупым интонациям записных ораторов, которых он наслушался в шашлычных и на парковке при мечети.
— Кстати, так оно и есть. Но это еще не причина, чтобы его убивать. Убийство Робби вызовет не страх, а негодование. Чтобы терроризм сработал, надо бить по обычным людям. Но это чересчур сложное рассуждение для таких, как тот козел с микрофоном, — горько добавил Юсеф.
Сами того не желая, они оказались у края растущей толпы, собравшейся вокруг скорбных огоньков свечей. Пламя трепетало на легком вечернем ветерке, и это зрелище почему-то казалось куда трогательнее всего остального. Чей-то тенор запел «И никогда не будешь ты один», другие подхватили, и Юсеф с Раджем вдруг обнаружили, что тоже поют гимн футбольных болельщиков вместе со всеми.
Голос Юсефа вплетался в общий хор, и он невольно заулыбался. Он знал, каково это — когда ты не один. Он понимал, какую силу это дает человеку. Когда шагаешь вместе с кем-то еще, можно совершить все. Все что угодно.
Мили равномерно убегали под колеса. К этому вечернему часу автомобильный поток ослабел. Все шесть рядов по-прежнему были заняты, но теперь машины уже свободно катились по Среднеанглийской низменности. Кэрол протянула руку к приемнику и переключилась на бешеное «Радио один». Раз уж они едут побеседовать с Бинди Блис, нелишне будет послушать ее программу.
Десятичасовой выпуск новостей в основном посвящался смерти Робби Бишопа. Сидя за рулем, Сэм покачивал головой, слушая, как ведущий с театральным придыханием превращает ее в событие планетарного масштаба.
— Они же просто ничего не понимают, а? — проговорил Сэм. — Им следовало бы просто излагать факты. Нам меньше всего нужно, чтобы они заводили публику своими истериками.
— Это-то у них получается лучше всего, — отозвалась Кэрол. — И все им подыгрывают. Спорим, к утру вставит словечко и премьер-министр?
Сэм ухмыльнулся:
— К завтраку Робби сделается настоящим «народным игроком».
— Да, только вот сейчас на свободе разгуливает настоящий убийца, а не какие-то призраки, которых изобрели любители теории заговоров. — Она вздохнула. — И наша работа — его найти.
Выпуск новостей кончился, сразу перейдя в какой-то дерганый танцевальный трек. Наконец музыка закончилась, уступив место теплому и негромкому женскому голосу:
— Сегодняшнюю программу открыла Катиша, исполнившая для вас песенку Деффа-младшего «Счет
