Кит лежала на снегу лицом вверх. Ее грудь превратилась в сплошное кровавое месиво, из которого торчали осколки костей. Снег под ней тоже напитался кровью, и красная лужа продолжала расползаться.
Я сразу понял, что рана смертельна.
Никакой надежды.
Несколько картечин попали ей в сердце — одного этого было достаточно, чтобы навсегда вычеркнуть ее из списков живых.
— Господи, Кит!..
Я сжал ее лицо в ладонях. Она была так прекрасна!
О, Кит, неужели все должно было закончиться именно так?
Я открыл рот, чтобы сказать что-то, как-то утешить, но слов не было. Ее ресницы чуть дрогнули. Из- под них по щеке скатилась одинокая слезинка.
Она что-то прошептала.
Я наклонился ближе и покачал головой.
Я не расслышал ее слов.
— Что, Кит? Что?!
С огромным усилием она наконец произнесла:
— Я тоже люблю тебя, Шон...
Кит светло улыбнулась. Она была рада, что ей удалось мне это сказать. Потом глаза ее закрылись, изуродованная грудь поднялась и опустилась в последний раз.
Встает солнце. Его лучи разгоняют тени. Они больше не будут глядеть на меня, эти мертвецы, и я рад. Их немой укор действует на меня слишком сильно. Кроме того, я замерз. Холодный ветер пробирает до костей, как будто стремится унести меня, вобрать в себя и заставить страдать еще больше в наказание за все, что я совершил.
Солнце встает над лесистыми горами и изгоняет последних вестников Смерти, трубящих в невидимые трубы над местом, где разыгралось последнее сражение. Две женщины, трое мужчин. Одна из женщин была даже не вооружена, но мне все равно пришлось ее убить. Другого выхода я не видел. Зато этот глупый мальчишка выбрался отсюда живым и невредимым.
Ладно, хватит об этом. Главное, они мертвы. «Сыновей Кухулина» больше не существует. Саманта их переоценивала. Эти люди не умели работать скрытно, без шума и пыли. Для этого им не хватало ума. Я даже сомневаюсь, что они знали историю того, чье имя приняли. Мальчик по имени Сетанта получил имя Кухулин, после того как убил страшного пса. Его преобразила пролитая кровь.
Кровь изменила всех нас. А ее было пролито немало. Кровь была подо мной.
Кровавыми были день сегодняшний и день вчерашний.
И я смертельно устал.
Я лежу на земле, одной рукой обнимая ее белую шею и осторожно растирая кожу, чтобы еще на несколько минут задержать трупное окоченение. Моя рука окрашена красным, как цветок скорби.
Подняться нет сил. Я не могу даже пошевелиться. Значит, здесь я и останусь. Полуголый, окровавленный, я неподвижно лежу среди неподвижных деревьев. На взрытом, истоптанном снегу расплывающимися красными мазками написана история сегодняшнего дня — история падения и смерти. Кровь и на моем теле, на моем лице и руках. И в моих глазах, узких, черных и пустых, словно прорези античной маски.
Я останусь здесь.
Под безмятежным, мирным небом.
День набирает силу, гася небесные светильники и желтые огоньки неупокоенных душ. Огромная тяжесть растет в груди. Голова, напротив, кажется легкой-легкой, и я узнаю симптомы кислородной недостаточности. Я потерял слишком много крови, и теперь Смерть хочет заполучить и меня тоже.
В воздухе над нами появляются первые насекомые, почуявшие еще очень слабый запах мертвой плоти. Они садятся на покрытую красным снегом землю, где неподвижно лежат два тела.
Пятеро умерли сегодня. Пятеро за какой-нибудь час.
И еще один человек умер позавчера.
Я моргаю, чтобы стряхнуть с глаз снежинки, которые уже не тают.
Я пытаюсь встать.
Но это слишком трудная задача, к тому же мне гораздо приятнее лежать на снегу, под защитой деревьев, и ждать, пока земля исцелит мои раны. Это намного лучше, чем оказаться среди проклятых, застрять во временном аду, который, словно в насмешку, именуется жизнью.
Если я сумею подняться...
Я знаю, как все будет. Мне придется жить в атмосфере молчаливого презрения и страха, когда, завидев меня, нормальные люди будут стремиться убраться подальше. Они знают, что впереди еще не одно убийство, не одна бойня, потому что отныне я признанный мастер этого искусства. Теперь я — любимый ученик Смерти. Трахнутый был просто подмастерьем. И теперь именно от меня будут бежать все, кто сохранил здравый рассудок, и только череп под низко надвинутым капюшоном будет без конца улыбаться мне.
Нет!
Я не хочу. Я останусь здесь, с Кит.
Задувает сырой и теплый океанский ветер. Перестает идти снег. Холодный фронт пятится, чтобы спрятаться в свою нору — теперь уже до декабря. Погода возвращается к осенней норме, но мир уже не будет таким, как прежде. Я изменил его. И хотя внешне все осталось прежним, качество уже не то. Во всем появился какой-то горький привкус. Я чувствую это, глядя на призраки обступивших меня елей и лиственниц, на облака высоко в небе, на черную кору, на мертвую девушку на красном снегу.
Я трясу головой, пытаясь избавиться от тумана в глазах.
Я не хочу!
Реактивный самолет. Луна.
Сделай это, Майкл. Не вставай. Пусть они не заметят тебя. Теперь-то они могут оставить тебя в покое. Они могут позволить тебе просто быть. Эти тайные голоса... Они бормочут заклинания. Колдуют. Выжидают. Но им придется долго ждать, хотя они вооружены терпением, упорством и сознанием своего растущего могущества, подтверждением которому служит кровь — моря крови, коей обагрены все деяния рук человеческих.
Ты выживешь, Майкл. И на несколько лет они оставят тебя в покое.
Ты выживешь, потому что она здесь, и ты ей нужен. Ее власть растет и будет расти, покуда она не сбросит с палубы последнего из капитанов.
Ты выживешь, потому что и он тоже рядом. Этого никто не знает, но он приближается. Грядет. Ярость, кипящая в тебе, ничто по сравнению с ним — бурлящим потоком, сметающим любые преграды. И освободил его ты.
Да, это опасный мир, Майкл. Останься в лесу. Спрячься. Скройся от федералов, разведки, убийц — спрячься от всех.
Не вставай.
Не вставай, если хочешь себе добра.
Снежинки попадают мне в глаза.
Я смотрю в небо.
Это не самолет.
Вертолет. Сверкают лопасти.
Ревут турбины.
Воют сирены.
Мчатся машины.
Скрипят тормоза.
Хлопают дверцы.
Я слышу голоса.
