Хромая, я рванул и сбил его с ног. Он грузно повалился, монтировка выпала у него из руки, но он быстро откатился и взмахнул ножом. Нож попал мне в живот, пропоров кожаную куртку, футболку и оставив десятисантиметровую рану чуть ниже пупка.
Я зажал рану рукой — кровь текла сквозь пальцы — и на долю секунды замер, собираясь с духом, затем схватил монтировку и ударил его по голове, удар был таким стремительным, что он не успел прикрыться рукой. Я врезал ему по темени, за ухом, потом еще и еще…
Вышиб нож из его руки.
Землю залила кровь Падрега, по лицу текли мозги.
— За что? — простонал он и посмотрел на меня с таким недоумением, что я решил, а не ошибся ли я?
Я опустился на колено:
— Что ты сказал?
Он обреченно поглядел на меня.
— За что? — почти неслышно прошептал он.
Я наклонился над ним: сомнение взяло-таки верх. Взял его голову в руки. Он судорожно моргал, тело билось в судорогах. Я ошибся, совершил чудовищную ошибку…
— За то, что выдаешь себя за другого. Ты назвал свою тачку «бумером», но это «мерс». Как ты мог так облажаться с машиной? Только если ты ее угнал.
— Черт… — просипел он.
Я отпустил его голову и поднялся на ноги.
— Кто-нибудь… Кто-нибудь, помогите!!! — крикнул я, но вокруг никого не было. Я снова опустился на колени.
— Мне жаль, — сказал я Падрегу.
На лицо его было жутко смотреть — кровавая каша, проломленный череп. Если оставить его без медицинской помощи, ему несдобровать: кома и смерть.
На сей раз я сорвался по-настоящему…
Он уже умирал, захлебываясь кровью, был уже на грани.
— Форсайт… ты… говнюк… — прошептал он бессильно.
Секунда… Две… Три…
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я.
— Убить… тебя… Форсайт… козлина… — выдавил он слабеющим голосом.
Глаза его закрылись, и он провалился в черный омут беспамятства.
Я, кивнув, встал.
Хорошо, очень хорошо. Лучше не бывает.
Итак, Падрег все-таки убийца. Иначе он бы не знал моего имени. Сукин сын. Значит, я с самого начала был прав.
Добить ублюдка? Нет, такой милости он недостоин.
Бриджит, Бриджит… Что же она делает? Это же чистейшей воды абсурд. Неужели не понятно, что теперь я могу немедленно смыться отсюда?
В глазах потемнело. Я упал.
Посмотрел на живот. Теряю кровь. Рана не особенно глубокая, но ее вид мне не нравится.
Моргнул. Споткнулся. Упал. Встал снова.
Туман рассеивался, но я по-прежнему не видел никаких домов, пешеходов, проезжающих машин. Подошел к «мерседесу» и влез в него. Ключ зажигания был на месте. Завел машину и проехал примерно с полмили, только чтобы уехать отсюда.
Заехал в аллею. Проехал. Вышел.
Между пальцев текла кровь. Так, сочилась, не лилась. Поискал в машине аптечку — ничего.
Открыл дверь. Мостовая с колдобинами и вывороченными камнями, какие-то дома.
На указателе прочитал, что это Холлс-стрит, недалеко от Мэррион-сквер. Где-то у черта на куличках, а не рядом с Коннолли. Водила даже и не думал везти меня на вокзал. Он все время ехал к докам.
Наверняка у него было задание завезти меня куда подальше и убить. Но мне по-прежнему многое было неясно. У него не было пушки. С чего бы это? И почему он был один? Однако если все это было чистой случайностью, откуда, дьявол побери, он знал мое имя?
Я схватил свою сумку, открыл, проглотил пару таблеток перкосета, вышел из машины, распахнул багажник: чистящая жидкость, масло, запаска, тряпье, инструменты, большой рулон ленты-герметика. За работу! Снял футболку, разорвал тряпку пополам, смочил в чистящей жидкости, обеззаразил рану.
Боже милостивый… Уйми эту боль…
Вытер живот другим куском тряпки, приложил тряпку почище и обмотался лентой-герметиком. Пока сойдет.
Надо идти, скоро появятся копы, мне нужна вода…
Еще чуть-чуть, еще…
Вваливаюсь в машину, закрываю глаза, наступает темнота… и я теряю сознание.
4. Цирцея
Ломтик луны на бледно-лимонном рассветном небе. За окном занимается утро. Волосы Бриджит — пышная ярко-рыжая с золотом паутина — разметались по белой наволочке…
Она спит рядом. Закрытые глаза, приоткрытый рот.
Через жужжание вентилятора я слышу, как звенит телефон в другой комнате.
Это Скотчи, можно не обращать внимания.
Пахнет жимолостью. Чуть слышны тихие отзвуки города.
Ее тело столь неподвижно, бело, прекрасно, как будто это скульптура из боттичинского мрамора.
Скотчи наверняка звонит, чтобы я встретился с ним в аэропорту. Мы должны лететь во Флориду на похороны. Темный уже там, вот почему этой ночью мы с Бриджит вместе. Единственный раз.
Ее дыхание становится не таким глубоким. Под веками подрагивают глаза.
— Что за шум? — бормочет она.
— Ничего, спи.
Она зевает.
— Чем занят? — спрашивает Бриджит.
— Любуюсь тобой.
— Майкл, возьми трубку. Может, это что-то важное.
— Ерунда.
— Возьми трубку, — настаивает она.
— Это Скотчи, ничего серьезного, — говорю я ей.
Она морщится от отвращения. Из всех парней Темного именно Скотчи она ненавидела больше всех. Было что-то в его мерзком лице — как у горностая. К ней он не приставал, ничего такого — не хотел переходить дорогу Темному, — причина, думаю, была в его непостижимо гнусном умишке и врожденном хищном коварстве. Под личиной буйного хвастуна скрывалось нечто более опасное и зловещее. Совершенно невыносимый тип.
Телефон уже вопит.
— Да возьми же трубку, это может быть Энди! — повысила она голос.
— Хорошо, — соглашаюсь я. Беру ее руку, целую и соскальзываю с матраца. Открываю дверь спальни.
Бриджит вздрагивает, будто сбрасывая остатки сна, с тревогой смотрит на меня своими темно- зелеными глазами. Я жду, не скажет ли она чего-нибудь, но Бриджит молчит. Выхожу в гостиную. Телефон
