– Вообще?
– Вообще.
На этом разговор иссяк. Она раздраженно откинула волосы с лица. Но одна прядь снова выбилась. Она уронила заколку на землю. Я поднял ее, протянул Амбер. Наши пальцы соприкоснулись. Она улыбнулась. Я сглотнул.
– Спасибо, – поблагодарила она.
– Слушай, насчет того вечера: мне очень приятно, что ты не донесла на меня в полицию.
– Не беспокойся, я же все понимаю. Ты из Ирландии, хочешь работать, каких-то бумаг у тебя не хватает, что тут такого? – сказала она с сочувствием.
– Не все американцы разделяют твою точку зрения.
– Ну, а я так думаю; я и сама бывала в довольно стесненных обстоятельствах.
– Разве твои родители не были состоятельными людьми? Вроде ты училась в Гарварде?
– Я работала как вол. – Лицо у нее сделалось напряженным.
– Расскажи, как ты жила, если можно, – попросил я, и она снова ответила мне улыбкой.
– Не так просто об этом рассказывать. – Она откинула голову и поморгала, как будто пыталась остановить слезы.
– Мне хотелось бы знать.
– Ну что ж. Мои родители были разведены.
– Если ты единственный ребенок, это очень тяжело. У тебя есть братья или сестры?
– Нет.
– А чем занимались твои родители?
– Отец был механиком, он временами посещал колледж, получил хорошую квалификацию. Мама работала в компании под названием «Дэйри Куин», о которой ты, вероятно, ничего не слышал, в Денвере мне не попадались ее филиалы.
– Значит, вы были типичными представителями рабочего класса? – спросил я, смягчая вопрос улыбкой, поскольку есть люди, которых подобные вопросы могут задеть и обидеть.
– Наверное, мне не хватает э-э…
– Чего?
– Ничего.
– Нет, скажи. Чего? – настаивал я.
– Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, но у меня с отцом были натянутые отношения, мы годами не разговаривали.
– Как так получилось?
– Ну, он развелся с мамой, а поскольку он был порядочным проходимцем, у него нашлись хорошие адвокаты, и моя мать осталась ни с чем. Это первое. А потом, когда я пошла в колледж, он обещал платить, но быстро прекратил. И решил не давать мне ни гроша, пока я сама не приползу к нему на коленях. А мне и в голову такое не приходило, я ведь знала, как он обошелся с мамой.
– Прости. Он, выходит, просто ублюдок какой-то.
– Да. Был. Хотя, может, он жив до сих пор. Не хочу об этом говорить. А твои родители чем занимались?
– Они были учителями – математика и английский. Отец на пенсии, мать умерла.
– О, сожалею… а от чего она умерла? То есть если ты не…
– У нее был рак шейки матки, сначала поставили неправильный диагноз, а когда наконец разобрались, в чем дело, было уже поздно. Попробовали альтернативное лечение, но это не помогло, – вкратце рассказал я.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказала она. – А сколько тебе было лет, когда ее не стало?
– Восемнадцать, я учился на втором курсе. Мои брат и сестра жили в Англии, а отец занимался всем этим политическим бредом; мама была фактически предоставлена сама себе, это было просто ужасно, поверь. Хотя она крепилась, говорила, чтобы мы продолжали заниматься своими делами и жить прежней жизнью.
– Мне так жаль! – Она остановилась и посмотрела на меня с состраданием. Коснулась моей руки. В ответ я сжал ее руки.
– Моя бедная мама тоже уже могла умереть. – Ее лицо опечалилось воспоминаниями.
– А что такое?
– Ей всего шестьдесят восемь, но у нее болезнь Альцгеймера на начальной стадии, она с трудом меня узнает, такое горе. Чарльз отвез ее в Денвер, в чудное место. Господи боже мой! Я совсем не хотела говорить об этом, все это так страшно…
Я понимающе кивнул. Этот разговор еще больше сблизил нас.
– Честно говоря, мне совершенно не нравится в Денвере, – вдруг сказала она спустя какое-то время.
– Если тебе здесь не нравится, что же ты не уезжаешь?
– Ну, дело в том, что Чарльзу нужно быть здесь, всякие политические резоны, тебе не просто это понять. В этой стране вся политика в частных руках. Нам нужно быть здесь.
– Разве у Чарльза есть политические амбиции?
– Мне кажется, у всех у нас они есть, разве не так?
– У меня нет. Да я и не помню видных деятелей, выходцев из штата Колорадо.
– Что ты! Последней знаменитостью был Гэри Харт, все знают, что с ним случилось.
– А, скандал с девицей на яхте!
Я выругался про себя, поскольку мы уже подошли к фургону. Все остальные сидели внутри, в том числе и сияющий Чарльз в мягких, удобных брюках «Докерс», туристских ботинках и старомодной оксфордской рубашке. Волосы зализаны гелем. Он выглядел моложе своих лет, как отпрыск-идиот миллионера или президента яхт-клуба на светском приеме. Само собой, он и был сынком миллионера, притом
– Так, ребята, надеюсь, вы подготовились к вечеринке?
– Что за вечеринка, Чарльз? – спросила Амбер возбужденно.
– Мы только что подписали десятитысячного члена общества! – ответил он и снова крепко поцеловал ее.
– Как здорово! – Лицо Амбер сияло от радости.
– Да, десять тысяч за такое время – лучше некуда. Как раз столько, сколько было нужно. Столько и набрали! Десять тысяч! Если бы мы могли с помощью рассылки подбить каждого отвалить сто баксов, в активе нашего комитета политических действий был бы миллион долларов, тогда как остальные даже не начинали сколачивать капитал…
Неожиданно Чарльз осознал, что слишком разговорился. Глянул на меня и вымученно улыбнулся. Потом повернулся к Амбер и снова ее поцеловал.
– Дорогая, мы с Робертом надумали устроить масштабное празднество. Солнышко, скажи, что ты не против. Ведь в офисах так тоскливо, и я подумал: может быть, у нас дома?.. Там хорошо и просторно, удобно, мне кажется, всем понравится. Но если ты не хочешь, можно и в офисе, скажи, как ты хочешь?
– Конечно, если ты так решил, Чарльз, – начала Амбер без всякого энтузиазма в голосе.
– Отлично! Тогда я скажу Робби и Эйбу. – И Чарльз рванул к фургону.
– Значит, мы едем к тебе? – обратился я к ней.
– У нас не так чисто, как хотелось бы: служанка приходит через день. Надеюсь, мы не осрамимся.
И Амбер не осрамилась. Дом оказался выше всяческих похвал. Огромный особняк в эдвардианском стиле на углу Восьмой и Пенсильвании, самое сердце Капитолийского холма, через здание от дома губернатора. Шесть тысяч квадратных футов, и ни в чем себе не отказывайте: огромная гостиная, декорированная, как мне показалось, в стиле Юга и Запада: индийские штучки, гравюры, мебель в пастельных тонах. На стене картина Джорджии О'Киф, изображающая глинобитную хижину. Керамика, по виду доколумбовой эпохи. Все это стоило хренову тучу денег и означало лишь то, что братья никогда не испытывали недостаток в деньгах, как заверял Климмер, папенька явно не оставлял их заботами. Хотя,
