возможно, по сравнению со сказочным богатством их отца домушка был так себе. Даже если так, все равно мы, простые члены компании, были потрясены.
Нас было человек двадцать, и нам не было тесно. Чарльз распорядился доставить ящик шампанского и всякой еды из разных ресторанов. Мы все начали расставлять на столе икру, французские сыры, мексиканские соусы, горячее, паштет и прочие деликатесы. Через пару минут я уже наблюдал, как Чарльз хлещет шампанское из горла.
– Хоромы хоть куда! – подошел я к нему. – В самый раз для будущего конгрессмена.
– Что? – не расслышав, весело улыбнулся мне Чарльз.
– Ты ведь собираешься заняться политикой?
– Алекс, стены имеют уши, как я погляжу. Ни слова больше. Прошу тебя. Но – да, ты прав, сейчас очень нервное время, очень. Понимаешь, Роберт полагает, что меня попросят сделать доклад на семинаре, который состоится в Аспене шестнадцатого. Там соберутся лидеры Республиканской партии. Понятия не имею, как я буду выкручиваться. Представляешь, шесть месяцев назад никто и не слышал об Обществе защиты природы Америки. Мы не могли позволить себе такую рекламу, а теперь – хотя я терпеть не могу распространяться об этом среди персонала – все обстоятельства играют на меня. Давно мне надо было послушаться Амбер! – Чарльз разгорячился. Я налил ему еще шампанского.
– Значит, это Амбер захотела, чтобы ты пошел в политики? – спросил я, передавая ему стакан.
– Она умница! Разве я тебе не рассказывал, как мы познакомились? Чистая случайность. До этого я знал ее только в лицо. Преподаватель, студентка – такие дела не одобряют, сам понимаешь. Чудное время! А сейчас… Все началось с переезда ОЗПА из Боулдера в Денвер. Кажется, это было несколько лет назад. Два трагических случая. Ох, господи, господи!
Его язык уже основательно заплетался, он не успел мне больше ничего рассказать, поскольку подошла Амбер, взяла Чарльза под руку и попыталась отвести его к окну.
– Прости, Алекс, она говорит, тут надо уладить кое-что…
– Нет, не уходите! – попросил я. – Мне больше не представится шанса поболтать с большим начальством, это моя счастливая возможность снискать его расположение.
– Правда, дорогая, что случилось? – спросил Чарльз.
– Мне кажется, там… кто-то опрокинул бокал шампанского, ты только представь, что будет с ковром.
– О господи, Амбер! Да брось ты, у нас же праздник! Росита завтра все уберет. Не сегодня же…
– Чарльз, пойдем, – настаивала она.
Они оба ушли, и я, как ни пытался, ни с кем из них за весь вечер больше не смог поговорить. Получилось пообщаться только с Робертом, который не пил и выглядел довольно хмуро. Они с Эйбом говорили о политике. Я присоединился к ним.
– Надеюсь, не помешаю? Вы знаете, мне кажется, что американская политическая система – это потрясающе!
Роберт смерил меня взглядом, будто прикидывая, стоит ли принимать меня в компанию или нет.
– А, Александр! Ты из С-Северной Ирландии или из Южной? – задал он вопрос.
– Из Северной.
– Это часть Соединенного Королевства, – вставил Эйб.
– Ага.
– Значит, ты голосуешь за п-парламент Лондона? – спросил Роберт.
– Да.
– Интересно. Алекс, а мы как раз говорили о выборах здесь, у нас, в следующем году.
– Голосование за президента, палату и за сенат, – сказал я.
– Не за весь сенат, Алекс, а только за треть с-сената.
– Но год будет непростым, – добавил Эйб, – президентские выборы. Кандидаты от республиканцев уже включились в борьбу. Доул победит конечно же.
– Я знаю. Как можно такое пропустить, про это же написано во всех газетах.
– Ты удивишься, сколько людей не читают г-газет. Или читают исключительно про О. Джея Симпсона. Только пятьдесят процентов тех, кто может голосовать, действительно голосует в этой стране. В Ирландии, думаю, голосует процентов семьдесят–восемьдесят.
– А вот этого я не знаю, – признался я.
– Доул пролетит, – сказал Эйб. – Чарльз сможет переместить партийное равновесие ближе к центру, мы от этого только в выигрыше.
Роберт посмотрел на Эйба, давая понять, что тот слишком разошелся.
– Да я рассказал Алексу про шестое августа, ему можно верить.
– Господи, скольким людям ты еще р-рассказал?
– Только Алексу.
Роберт обернулся ко мне:
– Алекс, прошу тебя, никому ничего не говори. Эйб не должен был сообщать тебе об этом. Мы д-до конца не уверены в том, что Вегенер объявит об отставке, фальстарт нам не нужен.
– Он уйдет, у Чарльза преимущества перед всеми, – заверил Эйб. – Служебное кресло ждет его, республиканцам он необходим. Никто не смеет забывать, что к этой партии в свое время принадлежали Линкольн и Тэдди Рузвельт, а не только Рейган и Буш.
– Я бы не стал на твоем месте г-говорить об этом, – отрезал Роберт.
Эйб как будто слегка смутился.
– О'кей, – угрюмо отозвался он.
– И ты тоже, Алекс, – настаивал Роберт.
– Я буду нем как рыба.
– Роберт, можно я скажу тост? – спросил кто-то.
Роберт извинился и направился в другой конец комнаты. А поскольку Эйб был пристыжен, он тоже попросил прощения и оставил меня.
Я многое почерпнул из бесед с Чарльзом и Робертом, но настоящий шок, откровение, сенсация ждали меня под конец вечеринки, когда я направился в уборную. Еще ни разу я не сидел в сортире так плодотворно.
Некоторые люди, судя по слухам, держат в туалетах статуэтки «Оскаров», врученных Американской киноакадемией, другие складывают журналы и прочее чтиво в специальный лоток возле самого трона, еще кто-то старается создать в этом месте веселую атмосферу и приклеивает на стены всякие картинки, смешные побрякушки для ванной. Скорее это свойственно британцам, нежели американцам. Британцы рассматривают телесное как с точки зрения стыда, так и с точки зрения наслаждения. Но некоторые американцы также испытывают необоримую потребность украсить свой быт – даже в уборной. Возможно, это как раз те, что получили образование в проанглийски ориентированных университетах.
Малхолланды не нашли ничего лучше, как развесить на стенах туалетной комнаты фотографии в рамках со своими изображениями в былые годы. Преимущественно из времен туманной юности. На одном из снимков был Чарльз с прыщавым лицом, стоящий рядом со снеговиком, чье лицо он тоже украсил прыщами из гравия. На другой фотографии – Амбер в адвокатском парике и мантии, играющая мужскую роль в оперетте «Суд присяжных». Вот улыбающийся Чарльз в шортах и полосатой майке рядом с дюжиной других мальчиков перед массивной горой снаряжения. Подпись гласила: «Сборная по лакроссу Губернаторской академии Брайта, 1973».
Под фотографией мелким шрифтом было написано имя каждого мальчика. Чарльз Уильям Малхолланд, Джордж Руперт Данливи, Стивен Филипп Смит, Алан Джеймс Хоутон…
Черт, откуда мне известно имя Алана Хоутона? Ах да, вспомнил. Пропавший шантажист.
Это такое особое высокомерие – пристроить подобную фотографию в отхожем месте?
Не обязательно. Возможно, никто ни разу не удосужился прочесть имена. Но даже если и так, я бы не стал рисковать. А может, Чарльз не так умен, как я полагал?
Я вымыл руки и лицо, улыбнулся и решил, что пора домой.
Роберт проводил меня до двери, и я с особенным, подчеркнутым спокойствием сказал ему на прощание:
